На развалинах Мира
Шрифт:
— Утешила. Нелюдь… Если это так, то любой, кого мы с тобой увидим в будущем — если увидим, конечно — может оказаться зверем. Или готовым в него переродиться. Но тогда…
Ната нахмурила брови.
— Тогда смерть. Либо они убьют нас, либо мы — их.
— А ты сможешь поднять руку… пусть даже на бывшего человека?
Она не ответила, закусила губу и уставилась долгим, изучающим взглядом на огни нашего костра…
Съесть все мясо мы не могли, и Ната нарезала его полосками, сложив остатки в полотняный мешочек и пересыпав солью. Я удержал ее руку, видя, как щедро она расходует этот продукт.
— Не
— Соль?
— Соль. Обойтись можно без всего. Без соли — нельзя. Я отдал бы половину наших богатств за лишний мешок соли и чувствовал бы при этом себя богачом.
— Но где мы ее найдем?
— Сложно ответить навскидку… Раньше были солончаки — оттуда и брали. Еще существовали шахты — это уже специализированные разработки. Ну… можно выпарить из воды — если она соленая.
Она нахмурилась.
— Выходит, когда у нас закончатся наши запасы, мы рискуем остаться без соли?
— Практически — да. А теоретически… Что-то, не помню я поблизости ни морей, ни соленых озер. Но ведь откуда-то, люди раньше брали соль? Не знаю, Ната, это вопрос без ответа.
— Море может оказаться куда ближе, чем ты думаешь, Дар.
Мы посмотрели друг на друга — такое исключать, тоже не следовало. Слишком много перемен случилось с нами и всем миром и неизвестно, что могло оказаться за цепью скал… Так же, как невозможно было себе представить провал, тянущийся в необозримую даль…
Ната приложила ладонь к глазам.
— Становится светлее — не находишь?
На самом деле, все вокруг заливало каким-то свечением, придавая каждому листку, каждой травинке и камешку на земле резкие очертания… Я посмотрел на собаку. Угар поднялся на лапы и весь напрягся…
— Что происходит?
Я потянулся к оружию, недоумевая, что могло так встревожить пса. Угар не скалил клыков, не ворчал так, как он обычно предупреждал нас о появлении опасных хищников. Ната попыталась его погладить, но он резко отпрыгнул в сторону и — даже! — взвыл! Мы видели, что он очень возбужден и вроде как напуган…
— Да что же это?…
Ната прислонилась ко мне.
— Дар… Ты что ни будь, понимаешь?
— Пока нет…
— Он такой же, как тогда, в подвале… Когда менялся!
Мы оба напряглись — если сейчас из собаки начнет вылезать что-то, совсем уж невероятное, это будет слишком…
— Нет… Не думаю. Он вел себя по-другому. Угар чует перемены. Но какие?
И… Я тоже, Ната.
Она отпрянула от меня, испуганно вскочив на ноги. А меня стало наполнять предчувствие какой-то радости, словно я уже знал, чего нам следует ждать…
Угар стал неистовствовать — он прыгал на месте, кружился, как заведенный, лаял во весь голос! Одним словом, вел себя так, будто в него вселился бес сумасшествия! Мы с Натой ошеломленно смотрели на собаку, не решаясь подойти поближе, чтобы остановить его. А поведение пса, тем не менее, ставило нас под угрозу — он производил такой шум, что на него могли сбежаться все хищники, какие только водились в округе. Наконец, Ната пришла в себя и громко произнесла:
— Да ты что, белены объелся?
В ответ пес резко подпрыгнул — этого хватило, чтобы преодолеть разделяющее нас расстояние — и с маху лизнул девушку
— Угар!?
А он, еще более неистово и возбужденно, стал носиться вокруг нас с таким азартом, что у меня голова стала идти кругом. Я ничего не понимал — такое с ним происходило впервые! И тут Ната толкнула меня в бок, заметив:
— Посмотри!
Я вгляделся и обомлел! Повсюду творилось что-то неописуемое! Мелькали какие-то тени вдалеке — даже отсюда можно было догадаться, что они тоже исполняют замысловатые танцы, наподобие того, какой исполнял наш Угар.
Взвились в воздух сотни насекомых. Мы знали об их присутствии, но лишь теперь увидели их во всем великолепии! Чуть ли не под ногами пробегали — и ничего не боялись при этом! — мелкие и более крупные зверьки. Они не обращали ни на нас, ни на пса никакого внимания — словно тоже сошли с ума!
А потом… Потом и я почувствовал что-то необъяснимое — приступ эйфории, осознание того, что еще немного… Еще чуть- чуть — и что-то измениться… Из земли стали появляться клубы дыма, вырывающегося из недр, с шумом заколыхались деревья и кусты. Мы вбежали на один из холмов, опасаясь быть сбитыми с ног — совсем близко от нас промчалось стадо овцебыков! Все в пене на мордах, в кустах мелькнула парочка громадных собак — они тоже, будто не замечали никого и ничего! Гул, шелест, сильный ветер — все сразу смешалось в одном трудно различимом шуме… А потом мы оба закричали, внезапно увидев то, что никак не могли понять!
Резкие, слепящие, огненные, рвущие в клочья облака на землю стали падать солнечные лучи! Один, другой, десять, сорок — сотни! Они очень быстро слились в один ярчайший поток и заполнили все пространство, освободив белесое небо от постоянной пелены. Мы, словно ослепшие и сошедшие с ума от радости, увидели высоко-высоко над головами солнце! Солнце! Как мы по нему скучали!..Мы кричали, пели, танцевали, прыгали и метались не хуже Угара
— а он, воодушевленный нашим сумасшествием, превратился из могучего пса в озорного щенка, каким и должен был бы быть, не смотря на свой рост и вес!
… Это было не то солнце, к которому мы привыкли. Оно обжигало — не грело… Но мы радовались и этому. Сразу стало очень жарко — в мешки ушло все, что мы еще надевали на себя при наступлении холодных вечеров. Оно не имело привычного, желтого цвета — это солнце стало красным, и мы могли смотреть на него, не боясь ослепнуть. Небо окрасилось в бледно-розовые оттенки. Земля стала ярко бурой, камни заблестели, трава и кусты приобрели тени, которые мы не видели уже давно, а, главное, мы получили возможность видеть! Видеть столь далеко, что стали теряться от открывшегося перед нами простора! Перед нами расстилалась равнина, теряющаяся вдали. На всем своем протяжении она то опускалась, то поднималась — мы могли это заметить, благодаря тому, что находились на возвышении. Мы видели даже покинутый нами город — он появился темными холмами далеко на горизонте к востоку от нас. Отсюда была заметна и цепь скал, к которым мы стремились — оказалось, что до нее совсем недалеко, может, немногим более двадцати километров. До самого их подножия, тянулись участки открытого пространства перемежающегося кустарником и деревьями, уцелевшими после Великого пожара.