На развалинах Мира
Шрифт:
— Натка! Солнышко!
— Да, да! Вот такая у тебя испорченная девчонка в постели! Пока не сделаю этого — не вздумай даже глаз сомкнуть! Спать я тебе не дам!
Я просто прижал ее к себе. Состояние недавнего умиротворения, словно по мановению волшебства, начало сменяться предчувствием нового блаженства… Ната вывернулась из под меня и уселась мне на живот, ее груди нависли над моими губами, чем я не преминул воспользоваться. Ната часто и прерывисто задышала, отдавшись моим ласкам. Она подставляла мне то одну грудь, то другую, иногда прерывая это занятие поцелуями. Постепенно
Потом отпустила и повторила все вновь. Так продолжалось некоторое время, и с каждым разом, она все глубже втягивала его в себя. Не позволив мне взорваться, она освободила член и начала обдувать его своим дыханием, давая мне возможность успокоиться. Добившись нужного результата, она слегка изменила свои действия — теперь Ната, не забирая член ртом, только облизывала языком уздечку, иногда отвлекаясь на то, чтобы очень и очень бережно, попеременно, заглотнуть яички. У меня все плыло перед глазами…
Было такое ощущение, словно уже все закончилось — и мгновенно начиналось заново! Ната опять стала целовать головку члена, вбирая его в себя. Она положила свои ладони мне на бедра, ничем не ограничивая мои непроизвольные устремления погрузиться в нее как можно глубже. В какой-то момент мне показалось, что от моих порывов она может задохнуться, и я отпрянул назад.
Но Ната, прижавшись к моим ногам, опять взяла инициативу в свои руки. Она все чаще и все глубже насаживала себя, почти дотрагиваясь губами до корня моего отростка, так, что я чувствовал, как касаюсь головкой стенок ее горла. Это было неописуемо! Сдерживаться больше не было сил — я застонал…
Ната на мгновение оторвалась от меня и тихо произнесла:
— Ну что ты, родной мой… Не мучай себя… Кончай, не бойся… Я хочу этого… хочу тебя всего. Полностью…
Она вновь приняла мой член, и через несколько секунд у меня все поплыло перед глазами… Я извергся в нее, как мне казалось, нескончаемым могучим потоком бурлящей лавы… При каждом движении ее узкое горло так плотно обхватывало ствол члена, так нежны и настойчивы были эти касания — мне в затуманенном разуме чудилось что я весь таю и вхожу в нее и растворяясь там. Наверное, я кричал от блаженства… Ната ни на секунду не отрывалась от меня, и я потерял способность что-либо соображать… Она жадно целовала мой член, собирая капли моей силы и промокнув все салфеткой, выгибаясь и мурлыча как кошка, прилегла рядом, подложив под голову мою руку.
Мы не произносили больше ни слова. По ее счастливой, умиротворенной улыбке, по чуть дрожащим перебирающим мои волосы пальцам, по наступившей у нее истоме, я догадался, что доставленное мне блаженство, она разделила
Ната, видя до чего меня довела, сама с подозрительно заблестевшими глазами, уткнулась лицом в мою шею.
— Я так боялась…
— Все было прекрасно!
— Боялась, что не получится… Что я в последний миг вспомню тех…
— Не надо! — я закрыл ей рот, сразу прижав к себе. — Все было просто прекрасно! Так хорошо мне не было никогда! Спасибо тебе, солнышко!
По ее вздрагивающим плечам, я догадался, что она плачет, приглушенно всхлипывая и роняя слезы мне на лицо. Спазмы скрутили меня самого, и, еле удерживаясь от проявления такой же слабости, я с силой прикусил себе губы, так прижав к себе девушку, что она вскрикнула от боли.
— Ната! Наточка! Не надо, родная моя! Не надо, хорошая! Забудь об этом, навсегда забудь! Нет ничего между нами! Только ты имеешь для меня значение, а больше я ничего не хочу знать! Есть только мы с тобой, ты и я!
И я… Я люблю тебя! Люблю!
Я усыпал ее поцелуями, снимая губами, соленые капли с ресниц, гладил по вьющимся волосам, проводил ладонью по узким лопаткам… Ната затихла, доверчиво прижавшись ко мне, как ребенок прижимается к матери… Я уже подумал, что она, наконец-то, уснула, но девушка неожиданно тихо произнесла:
— Вымотала я тебя сегодня… Но мне хотелось, чтобы ты взял меня всюду.
Чтобы стать твоей полностью… Ты не сердишься?
— О такой женщине… девушке можно только мечтать. И я благодарен небу за то, что оно дало мне тебя!
— Я того не стою… Ты так все воспринял… Неужели ты не испытывал такого раньше?
— Почти нет. Вернее — точно, что нет. Не стоит даже вспоминать. Мне никто этого не давал.
— Даже?.. — она запнулась. — Значит, я смогла все сделать правильно… Вот ты и убедился в том, кто я есть.
— Наточка…
— Молчи, хороший мой, молчи… Я с ума по тебе схожу — так ты меня приручил! Так мало было у меня хорошего в прошлом, такая дикая безысходность… А потом еще и этот кошмар, машина с трупами и мешками… Я бы сдохла там, на острове, так и не узнав, что счастье было так близко! И мне больно, очень больно…
У меня хлынули слезы из глаз. Меня самого начало трясти, и я, отпустив ее, сжал кулаки до хруста, стараясь не выпустить рвущийся наружу крик…
Ната, увидев что натворила, быстро прижалась ко мне, целуя мои глаза…
— Прости меня! За все обиды, какие я тебе нанесла! За твои слезы! Ничего больше не хочу я от жизни, только бы ты всегда был со мной…
Больше она ничего не произнесла — только так и осталась лежать на моей груди, как на самом безопасном месте, во всей вселенной…
— Дар! Дар!
Ната вбежала в подвал и кинулась ко мне. Я все еще нежился в постели, совершенно не желая вставать, после почти бессонной ночи…
— Что случилось?
— Весна! Весна началась!