На развалинах мира

Вольный Владимир Александрович

– Конечно… Особенно, когда после этих ласк ты входишь в меня сам!

– Вот потому мне и не может быть неприятно, Лина. Я чувствую, что ты испытываешь, слышу твои стоны, а значит, чувствую это в себе самом! Но я не стал бы так поступать, с любой… Вы мне нравитесь, вы такие юные, такие красивые! Я сам себе завидую и сам себя ревную!

– Ох, Дар! – она обняла меня за шею и прервала мой страстный монолог поцелуем.

Я потихоньку ласкал её, и приятная истома, которой я был охвачен, начала уступать место новому подъёму. Элина, ощутив, как я вновь прихожу в возбуждение, с легким упрёком произнесла:

– Хороший мой… Нет, Дар, мне нельзя сегодня! Потерпи… Потерпишь, родной мой?

– Да! – ответил я ей, целуя её в мочку уха. Она покорно склонила голову вниз, но я не позволил ей, вновь коснуться напряженного члена.

– Спасибо, милая! Не нужно больше! Пусть это… будет началом. Я совсем не хочу, чтобы ты чувствовала отвращение, когда я хочу этого. Я дождусь, когда ты сама решишь повторить…

Она благодарно улыбнулась и устроилась на моих коленях. Я стал гладить

её волосы, разлетевшиеся копной по всему нашему ложу.

Ночь пролетела почти незаметно. Я так и не уснул, лаская разнежившуюся девушку. Едва сквозь темные деревья стали пробиваться слабые просветы, проснувшийся Сова стал всех поднимать.

– Если хотите засветло спустится на равнину, нужно спешить. До орешника еще с полкилометра по ущелью. Мы больше тратим время на сборы…

Черноноги не ошиблись – густые заросли, усеянные коричневыми плодами, росли между двумя большими скалами. Где-то, совсем рядом, слышались перекаты стремительной, горной речки – Серпантинки. Coвa достал пару мешков для себя и для женщин. Я тоже приготовил мешки для нас, и мы, не отходя далеко друг от друга, принялись за сбор этого дара леса.

Орехов было много: крупных, спелых, усеявших землю вокруг деревьев сплошным ковром. Мы не одни были охотниками за этим богатством – на стволах прыгали смешные существа, чем-то напоминающие белок, а на земле виднелись различные следы животных. Увлекшись легким сбором, мы постепенно стали разбредаться по сторонам. Ната устремилась вперед, разговаривая с Зорькой. Братья и Шейла поднялись на пригорок, а я остался в низине. Шум стал еще сильнее – Серпантинка прыгала по камням, устремляя свои воды по ущелью, сложной и извилистой дороге на равнины.

Что-то кольнуло меня в грудь, внезапное, давно не испытываемое чувство тревоги, заставило остановиться и оглядеться по сторонам. Угар, беспечно бегающий между деревьев, тоже встал как вкопанный и задрал свою морду вверх, принюхиваясь к ветру.

– Тихо…

Элина с недоумением, а потом и испугом, посмотрела на меня.

– Ната! Зорька! Вернитесь!

Девушки оглянулись. Угар глухо зарычал, не сводя глаз с густого орешника впереди нас. Я ощутил, как пот холодными струйками начинает стекать по моей спине – там кто-то был! И он не мог быть маленьким и слабым…

Раздался жуткий рёв, треск раздвигаемых ветвей. Я сделал шаг назад, выхватывая из колчана лук и стрелы…

– Назад! Копьё!

Элина сорвалась с места и бросилась к нашим вещам. Сова и Дина, услышав мои крики, тоже остановились. Индеец мгновенно бросился к нам. Братья, поняв, что что-то происходит, тоже покидали мешки и устремились вниз. Громовой рев повторился, и нечто огромное и страшное, переламывая кусты, внезапно появилось перед нами… Чудовище, быстрыми прыжками, промчалось по опушке и отрезало дорогу ушедшим девушкам назад! Элина встала возле меня, и я, не глядя, принял у неё из рук свое копье. Зверь заревел и поднялся на задние лапы… Элина, позади меня, вздрогнула и осипшим голосом произнесла:

– Как тогда… Медведь!

Это был настоящий монстр! Вдвое выше самых крупных, из, когда-либо виденных нами, бурокрысов, на задних лапах он превосходил меня чуть ли не в три моих роста! Туловище, покрытое грязно-коричневой, свалявшейся комками, шерстью, поражало своей массивностью и мощью. Огромная башка, на короткой бугристой шее, со свирепо оскаленной пастью, повернулась в нашу сторону, и притихшую тишину леса вновь разорвал громоподобный рык. Он загреб задними лапами землю и рванулся к нам. Зорька в ужасе закричала, отступив назад, споткнулась и упала навзничь. Побелевший Сова – это проявилось даже сквозь слой краски на его лице! – словно превратился в изваяние, что-то шепча задрожавшими губами. Ната, выронив из рук охапку плодов, безуспешно пыталась достать из-за спины свой любимый дротик… Элина, с безумным взором, вдруг осела и без чувств сползла по стволу на подогнувшиеся колени. Я, почти не прицеливаясь, метнул в него копьё… Вид беззащитной девушки, словно в мановение ока, вернул мне способность хоть что-то предпринять, выведя из ступора. Зверюга взревела – копьё скользнуло по его голове, зацепив лезвием шкуру. Он мотнул башкой и одним прыжком сократил расстояние, отделявшее его от меня. Раздался ещё один, более короткий и яростный рык, и передо мной черной молнией мелькнула шерсть Угара. Он встретил чудовище в своем коронном прыжке, и, несмотря на силу и неимоверный вес зверя, сбил его с ног. Они оба упали на землю. Медведь, более массивный и обладающий невероятной силой, отбросил овчарку на несколько шагов. Но Угар моментально вскочил и вновь устремился к зверю. Тот, опешив от такой наглости, присел на задние лапы и встретил прыгнувшего пса взмахами передних лап… Раздался визг, и Угар кулем отлетел прочь, загребая по ходу прелые листья и сучья на земле. Это продолжалось секунды, но их хватило, что бы полностью прийти в себя. Я словно сам ощутил себя диким зверем, сражающимся за свою самку. Тоже произошло и с Совой. Мы оба, одновременно, бросились к оружию. Я вскидывал лук, а Сова размахивал копьём, намереваясь ударить медведя под приподнятые вверх лапы. Тот легко отбил взмах Совы, и копьё, как щепка, переломилось в руках нашего друга. Но от стрелы медведь уклониться не смог. Он ужасающе зарычал, ломая древко и пытаясь выдрать вонзившуюся стрелу из морды. Угар, не обращающий внимания на оплеуху, подкрался сзади и цапнул зверя за лапу, заставив того развернуться. Мы воспользовались паузой, и я подхватил и бросил Сове своё копьё, а сам выхватил ещё одну стрелу из колчана. Послышался знакомый резкий свист – Ната, справившись, наконец, с собой, пустила в ход своё

оружие. Но дротик был слишком лёгок, чтобы причинить вред такой махине, и только пробил шкуру, застряв где-то в складках жира. Зверь вновь отбил нападение выручавшего нас пса и развернулся. И тут, встав плечом к плечу рядом с приготовившимся к бою Совой, в бой вступили оба брата… Они вместе ринулись на чудовище, которое, стоя на задних лапах, стало напирать на них… Три копья, разом вонзились в тушу зверя, и тот еще более дико взревел, одним взмахом ломая все копья в щепу. Сова и один из Черноногих – Чага – оказались сбиты с ног. Второй успел отскочить. Медведь рыкнул и придавил лапой ногу старшего брата. Сова ужом вывернулся от взмаха второй и откатился в сторону. Лапа опустилась на грудь дико вскрикнувшего охотника… Длинные жёлтоватые и кривые когти, словно в несколько ножей, вспороли ему грудную клетку от горла, вырывая и ломая все на своём продвижении. Лапа медведя опустилась еще раз и прошлась по области живота наискось – Чага был в одно мгновение разорван надвое… Ещё один свист прорезал воздух, и медведь, бросив терзать жертву, заорал от боли – второй дротик Наты впился ему в веко над глазом. По морде зверя заструилась кровь. Угар, поднырнув под окровавленными когтями, хватанул его за нос. Зверь, всей своей тушей, вскинулся вперёд в погоню за овчаркой, позабыв про нас. Ни пущенная мною вдогонку стрела, ни третий, последний дротик Наты не заставили его свернуть с пути. Гигантскими прыжками он рвался за псом, уводившим его в сторону ущелья. Пробегая мимо Элины, медведь резко остановился, и я бросился вперёд, плохо соображая, чем смогу ей помочь. Он злобно заревел и поднял лапу, готовясь опустить ее на беззащитное тело. Я в прыжке повис на ней и, позабыв про страх, вскочил медведю на холку. Теперь уже рычал я, всаживая ему нож в уцелевший глаз… Второго удара мне не удалось сделать – чудовище просто смахнуло меня, как мошку, отчего я пролетел по воздуху не меньше десяти шагов и больно ударился о землю, на несколько секунд потеряв сознание. И опять, в который раз за это время, меня, да и нас всех, выручил Угар. Он вцепился в лапу медведя, когда тот изготовился, было, опустить ее на меня, да так, что я явственно услышал, как хрустнула кость – клыки не слабого пса были страшным оружием! На этот раз, вконец рассвирепевший медведь решил убить пса в первую очередь. Он проскочил надо мной, промелькнув бурым пятном над головой, и бросился за Угаром. Треск ломаемых на бегу кустов, скрежет когтей по камням, отчаянный дикий рев и, смешавшийся с ним, лай и визг – всё стихло…

Еще не веря в то, что все кончилось, я и Ната осторожно подошли к краю обрыва. Там, далеко внизу, на острых камнях, в изобилии усеивающих берег быстрой горной речки, темнела недвижимая туша. Один из каменных выступов пробил зверя насквозь, и мы, даже с этой высоты, видели, как острые грани торчат из спины медведя. Угар, будучи более лёгким, мог долететь до воды, и бешеное течение Серпантинки уже перемалывало его останки, волоча по каменному дну… Я до боли стиснул зубы. Мой, самый первый, самый преданный друг погиб, спасая нашу жизнь! Тот, само существование которого, вернуло мне надежду на то, что я не один остался в том великом кошмаре, произошедшим несколько месяцев назад… На глаза навернулись слезы… Ната, маленькая, смелая женщина обняла меня за плечи:

– Дар…

Я опустил голову, обессилено встал на колени и молча, с тоской, посмотрел ей в глаза.

– Он погиб?

Я кивнул. К нам подошел Сова, поддерживаемый Зорькой и, пришедшей в себя, Элиной. Со стороны леса послышался крик – Шейла упала возле растерзанного тела Чаги…

– Он знал, что делает… Он всегда всё понимал.

Я кивнул. Все было ясно. Пёс увлёк за собой разъярённое чудовище и, сознавая, что ни он, ни мы все не сможем ему противостоять, выбрал единственное правильное решение… Зверь не мог удержаться на крутом склоне, увлечённый погоней, он выскочил на осыпающуюся кромку и заскользил по ней, оставив хорошо заметный след когтей на камнях. Гладкая поверхность скалы не дала ему возможности зацепиться. Но, для того чтобы вывести его сюда, псу пришлось прыгнуть первым… Я ни на секунду не сомневался, что наш Угар сделал это сознательно. Всё его поведение, в чем мы неоднократно могли убедиться за это время, подтверждало необыкновенно высокий разум собаки. Он пожертвовал собой… На меня упали тёплые капли. Ната, спрятав лицо, молча вздрагивала, прислонившись к моей спине. Элина, оставив тяжело усевшегося Сову – весь бок индейца представлял собой сплошной кровоподтёк – встала возле нас с Натой. Она, сначала неуверенно, потом более решительно, прижала мою голову к своему животу, чисто по-женски, чувствуя, что мне необходимо успокоение от нахлынувшей, не связанной с физическими страданиями, боли. Она гладила меня по голове, как ребенка…

Тело Чаги, предварительно обложив его сухими ветками, мы сожгли. Сова сумел убедить окаменевшего от горя Чера и Шейлу в необходимости такого решения. Оставив его лежать на земле или, закопав в нее, мы не решали ничего. Останки, все равно, были бы уничтожены хищниками… Мы собрали поломанное оружие, подняли мешки с плодами и, не задерживаясь более ни на минуту, покинули страшную опушку. Ната, не по возрасту смелая и наиболее предусмотрительная из нас, не смотря на мои возражения, предприняла небольшую разведку, пока мы провожали погибшего в последний путь. Её сообщение нас несколько утешило – следов, подобных тем, что остались после чудовища, не наблюдалось. Скорее всего, мы случайно забрели в вотчину этого зверя, а там, где царствовал один медведь, вряд ли мог находиться второй. Насколько я помнил, они не ходили стаями, в отличие от волков. Раны Совы и второго из братьев женщины перевязали, предварительно смазав их мазью, заботливо приготовленной Зорькой.