На санях
Шрифт:
— Прошу вас, Поль, здесь дети.
Что такое bras d’honneur, Лотти не знала. Судя по тону maman что-то непристойное.
— Но Наполеона больше нет, и его мужской предмет торчит тут безо всякого смысла.
Маменька вздохнула. Принц прервался, чтобы отпить вина.
— А какой у мужчин предмет? — звонко спросила Паули. Иногда у Лотти возникало подозрение, что Паули нарочно прикидывается несмышленной дитятей, это ее защита от взрослых.
— Вырастешь — узнаешь, — с хохотом ответил батюшка.
Лотти догадалась, о чем
— Право, это уже чересчур! — повысила голос маменька.
Но papa щелкнул пальцами, повернувшись к секретарю.
— Дайте-ка карандаш. Вчера в палате наш сосед, первый министр, жаловался, что в бюджете прореха в десять миллионов. — Принц стал быстро писать на салфетке. — Бронза сейчас идет по двадцати пяти франков за килограмм, в колонне использовано двести тысяч килограмм… Это получается…
Он очень любил цифры, хорошо их запоминал и превосходно считал. Научил и старшую дочь умножать, делить, извлекать дроби. Самые лучшие минуты у отца и Лотти были, когда они вместе что-нибудь подсчитывали.
— Пять миллионов. Половина дефицита! Англичане купят бронзу и сами вывезут. Исчезнет память о Корсиканце, по площади смогут без помех ездить экипажи, а меня перестанет раздражать эта дурацкая штуковина.
— Кстати о деньгах, ваше высочество, — вставил барон, придвигая свой бювар. — Пришло письмо из канцелярии его величества. Ежегодное содержание вашего высочества сокращается в четыре раза. В знак неудовольствия его величества по поводу сведений, сообщенных вашим высочеством газете «Лё Монитёр». Я пытался доложить об этом вашему высочеству утром, но…
Лицо батюшки, только что такое подвижное, застыло, сделавшись похоже на лик Горгоны с картины, что висела меж двух высоких окон. Так случалось всякий раз, когда веселое настроение из-за чего-то, а иногда и просто так, без видимой причины, сменялось яростью.
— Что-о-о? — прохрипел принц, вдруг сделавшись очень бледен, а сразу вслед за тем багров. Лотти знала из урока натуроведения: это кровь сначала отлила от поверхности кожи, после чего вследствие резкого учащения сердечных контракций с удвоенной силой прилила обратно.
И еще раз, теперь едва слышно, сдавленно:
— Что-о-о?!!!
После пересечения границы papa объявил, что теперь все должны говорить, читать и писать только на французском. Сначала было трудно, но Лотти понемногу стала привыкать. Однако сейчас батюшка произнес сразу много немецких слов, и все они были непонятные.
— Что такое «Arschloch», папa? — спросила Паули, когда принц, задохнувшись, на секунду умолк.
— Поль, возьмите себя в руки, это становится невыносимым! — воскликнула маменька. Действие утренних капель к послеполуденному времени обычно ослабевало, она начинала страдальчески морщиться, при громком шуме хваталась за виски.
Теперь батюшка обратил на нее внимание. Повернувшись всем
— А никто не просит вас, мадам, меня выносить! Ежели б в вас оставалась хоть малая толика достоинства, вы давно избавили бы меня от удовольствия каждодневно любоваться вашей кислой физиономией! Убирайтесь к черту!
— Прекрасно! — еле слышно прошелестела матушка, ненавидяще улыбаясь. — Будьте свидетелем, барон. Его высочество только что разрешил мне жить отдельно от него. Впрочем, изменившиеся финансовые обстоятельства и не позволят наследному принцу Вюртембергскому обеспечивать супруге жизнь, подобающую ее рождению и статусу. Я уезжаю в Гильдбурггаузен, к отцу. Прощайте, сударь.
А с дочерьми не попрощалась, даже на них не посмотрела.
Подчас, когда злое настроение papa совпадало со страдальческим настроением maman, они ссорились. Но никогда воздух еще так не трещал от электричества, будто во время сильной грозы. («Электричество», открытое Бенжаменом Франкленом, есть невидимый глазу флюид, который, аккумулируясь, способен принимать вид испепеляющей молнии).
Маменька встала и пошла к выходу, гордо подняв голову.
— Mutti! — пискнула Паули.
— Я запретил употреблять немецкие слова! — рявкнул батюшка, забыв, что сам только что нарушил это правило.
Сестра заплакала, а Лотти опустила глаза и стала смотреть вниз, на носки туфель, чтобы не видеть перекошенного лица papa.
Туфельки были сатиновые, белые, но правая почему-то казалась темно-серой. Удивившись, Лотти чуть наклонилась.
Там, где полагалось быть бантику, свесив хвост, сидела серая тварь.
— Мышь!!! — в ужасе взвизгнула Лотти, оттолкнулась от стола и отпрыгнула, да так резко, что золоченый стул с грохотом опрокинулся.
И все аккумулировавшиеся электрические флюиды разрядом молнии обрушились на нее.
— Что за истерики! — закричал papa. — Вы принцесса или рыночная торговка?! Учитесь владеть собой! Нет, мадемуазель, я сам научу вас! Вернее отучу! Я вытравлю из своего дома гильдбурггаузенский дух! Я не позволю моим дочерям превратиться в жалких червей вроде их матери! Госпожа Бурде, на сегодня уроки отменяются. Я сам преподам Шарлотте урок, который она навсегда запомнит. Марш к себе в комнату, трусиха! И оттуда ни ногой!
Лотти кинулась к лестнице — прочь от бешеного крика, от разъяренного батюшкиного лица. И от мыши.
Взбежала в мансарду, хлопнула дверью, упала ничком на кровать и разрыдалась.
Обычно слезы приносили облегчение, но не теперь. Зачем papa приказал не выходить из комнаты? Что за наказание он придумал? Когда он сказал, что сам преподаст урок, его глаза так сверкнули!
Неужели будет сечь, как это делают жестокие отцы? Но принцесс сечь нельзя! Их оставляют без еды. Их запирают в темный чулан. Герр Финек бил по пальцам линейкой. Бабушка Матильда, осердясь, могла дать пощечину.