На санях
Шрифт:
Ровно сто лет назад в России началось террористическое поветрие, которое в конце концов привело к установлению ультрареакционного победоносцевского режима. Неужели всё повторится? Опять какие-то пассионарии надеются «расшатать лодку», разбудить спящий народ. Ни черта у них не выйдет. Это народ не спит, он так живет. Как в грубом анекдоте, который по этому поводу рассказал Гривас. В поезде ночью на верхней полке пассажир вдруг жидко обгадился, и дерьмо течет на лежащего внизу. Тот вскакивает, кричит: «Проснитесь, вы обдристались!» А верхний спокойно ему: «Чего вы орете? Я не сплю».
И по-другому этот народ жить не хочет, ори не ори. А вот новые Победоносцевы
Какая же это всё безнадежная тоска.
15 января
Приятный сюрприз. Перечитывая дневник, увидел, что раз в неделю собирался взвешиваться. В прошлый раз пропустил, а сейчас встал на весы. Было 89, а стало 84! Пять кило жира долой. Я и не ожидал, что простой отказ от поздневечернего жранья даст такой результат.
Горжусь тобой, Рогачов.
20 января
В США вступил в должность Картер. Про него сегодня рассказывал Коряга. Что следует ожидать серьезных изменений в советско-американских отношениях. Никсон был прагматик, Форд — пустое место, а Картер — идеалист, будет руководствоваться принципами. В его программе борьба за права человека, и это не просто риторика.
Коряга считает, что ничего хорошего ждать не следует. Реакцией будет обычное «бей своих, чтоб чужие боялись». С президентами-прагматиками наши shishkas in big shapkas (смешное выражение из американской прессы) находят общий язык легче.
22 января
81 килограмм! Я герой и почти Аполлон Бельведерский. К тому же три недели уже не курящий, хотя кашель от этого стал только хуже. Сидя в парикмахерской, прочитал в журнале «Здоровье», что такова обычная реакция дыхательных путей у многолетних курильщиков на резкое прерывание никотиновой зависимости. Снова что ли закурить? Ужасно мучаюсь без утренней папиросы. И без вечерней, перед сном.
28 января
Сегодня А. принес почитать слепой экземпляр «Хартии-77», манифеста чехословацких диссидентов, о котором недавно говорили у Гриваса.
Это документ, провозглашающий создание «свободного, неформального и открытого сообщества людей различных убеждений, различных вероисповеданий и разных профессий, которых объединяет воля поодиночке и вместе содействовать уважению прав человека и гражданина в нашей стране и в мире». На взгляд битого жизнью А., текст очень наивный. А. считает актом самосожжения и просто глупостью, что под декларацией стоят имена подписавших. Некоторых уже арестовали. И это, по мнению А., демонстрирует не «страх и бессильную злобу тоталитарной власти перед лицом открытого, ненасильственного, законного сопротивления», как сказано в «Хартии», а абсолютную неспособность интеллигентского сословия бороться с институализированным, агрессивным, бесстыжим Злом. Они нас будут сажать, вытаптывать, обливать грязью, убивать, а мы в ответ только блеем по-овечьи: «ме-е-е, ме-е-е, хоть режьте нас, бодаться не будем».
Не знаю. Мне и само воззвание, и проставленные под ним имена с указанием профессии — историк, экономист, юрист, педагог — кажутся очень… красивыми. И да, если что и спасет мир, так это красота, благородство. А не взрывы в метро — если, конечно, их устроили какие-то борцы за свободу.
А. говорит, что с такими борцами Чехословакии никогда не видать свободы. Я ему на это сказал, что насильственное свержение диктатуры в истории всегда приводит к новой диктатуре, потому что кровь порождает кровь. Он обозвал меня «карасем-идеалистом».
11
Так я и знал. Дисциплинированно вести дневник не получается. Две недели ничего не писал, скотина. Это потому что хорошо шла книга. Зачем тратиться на дневник, если можно писать роман? Даже затяжной грипп с температурой, приступами слабости и чертовым кашлем не мешал мне работать.
Мне доставляет несказанное, просто физическое удовольствие воссоздавать прекраснодушную, благовоспитанную, тонко чувствительную атмосферу — нет, не девятнадцатого столетия, которое было жестоким, грубым, негигиеничным, — а круга красивых, благородных людей, желающих «творить добро», и не просто желающих, а активно его творящих. Всё лучшее, всё достойное, что происходит в жизни, случается только от благородных усилий отдельных личностей. Чем дольше я живу на свете, тем больше в этом убеждаюсь.
Но благородство — штука очень опасная. Что такое правила благородного поведения? Это свод инструкций как навредить самому себе, а то и самоуничтожиться. Полная противоположность естественным законам природы, обеспечивающим выживание и преуспеяние.
Природа учит жрать слабых и бегать от сильных. Не делиться своим и отбирать чужое. Лелеять собственные интересы, игнорируя чужие. И так далее, и так далее — диаметральный контраст с правилами благородства по всем пунктам.
Это вроде бы значит, что, согласно непреложному закону естественного отбора, всё благородное обречено на гибель и уцелеет только тараканья приспособляемость? Но ведь такого почему-то не происходит. То есть на каждом сантиметре верх берет Таракан, а оглянешься назад и видишь, что дорога цивилизации, пускай кривая и ухабистая, все же ведет вверх.
Как горько, что моя Е.П. начисто забыта страной, для которой она столько сделала. Крепостное право вроде как отменилось само собой, «под давлением народных масс, из-за страха царизма перед новой пугачевщиной». И Консерватория возникла непонятно по чьей инициативе. И традиция деятельной помощи обездоленным. И «Красный крест». И многое, многое другое.
Сколько, оказывается, может сделать один человек за не очень-то длинную жизнь! В 1830 году Чаадаев с безнадежностью пишет о России, «стране рабов, стране господ»: «Эпоха нашей социальной жизни… наполнена тусклым и мрачным существованием без силы, без энергии, одушевляемом только злодеяниями и смягчаемом только рабством. Никаких чарующих воспоминаний, никаких пленительных образов в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции». А в год смерти Е.П. (1873) в России есть уже многое, чем можно гордиться: великая литература, музыка, широкая благотворительность, зачатки народного образования, журналистика, независимый суд, невиданные прежде свободы — и ни одна, буквально ни одна благая перемена не произошла без участия моей героини.
Какая же скотина академик Благой! «До замужества захудалая немецкая принцесса, Елена Павловна, попав в Россию, пыталась и сама играть роль маленькой Екатерины II… По-видимому, она занимала несколько особую позицию и по отношению к реакционному курсу николаевщины и даже была не прочь поиграть в либерализм». Правильно Мандельштам обозвал его «Митька Благой — лицейская сволочь, разрешенная большевиками». А как он, гнида, отзывается о попытках Е.П. спасти раненого Пушкина, так ее ценившего и любившего! «Трудно сказать, насколько все это искренно и насколько подсказывалось взятою ею на себя ролью «высочайшей» покровительницы литературы и искусств». Вот где подлейшее, низменнейшее тараканство! А всё потому, что великая княгиня ни в коем случае не может быть изображена в положительном свете. Даже вопреки абсолютно неопровержимым фактам.