На скосе века

Коржавин Наум Моисеевич

В сибири

Дома и деревья слезятся, И речка в тумане черна, И просто нельзя догадаться, Что это апрель и весна. А вдоль берегов огороды, Дождями набухшая грязь… По правде, такая погода Мне по сердцу нынче как раз. Я думал, что век мой уж прожит, Что беды лишили огня… И рад я, что ветер тревожит, Что тучами давит меня. Шаги хоть по грязи, но быстры. Приятно идти и дышать… Иду. На свободу. На выстрел. На всё, что дерзнёт помешать. 1949

Чумаки

Деревня под названьем Чумаки. Вокруг лежит Сибирская Россия. Какие с Украины мужики, Ища земли, зашли в края такие? Они

прошли тяжёлый долгий путь. Им ноги жёг сухой песок и камень. И, чтобы вышутить свою судьбу, Они село назвали Чумаками. Стояло солнце очень высоко. Почти не грея… Только степь горела. А все дороги вольных чумаков Лежали там, где это солнце грело. Где не осталось больше ничего. Лишь только боль. Лишь только соль, пожалуй. А тут земля лежала без всего, На сотни вёрст вокруг земля лежала. Лежит земля — и вовсе нет людей. Лишь только коршун замер в смертном круге. Паши и сей! и заводи коней! — Непрочной хатой заслонясь от вьюги. 1949

* * *

Идут, мычат коровы томно, А сбоку, высунув язык И словно силясь что-то вспомнить, Стоит кастрированный бык. Так я, забыв про жажду славы, Что раньше жгла огнём мой дух, Смотрю на камни, лес и травы, На зеленя — на всё вокруг. 1949

Петух

Красноголовый. Белый. Как ему хорошо. Его, конечно, зарежут, Но срок ещё не пришёл. И он стоит и гордится. И что ему до того, Что на свете бывают птицы, Чья участь приятней его. Он так не умеет думать. Он водит цыплят и кур. Он деятельный и умный. Ему — фавор и амур. 1948

Из ссылки. Другу

Пришёл бы сейчас ты и руку пожал. Но всё это глупость, мечта. Как будто я сам из себя убежал — Такая во мне пустота. Болит целый день у меня голова, А день равнодушно стоит. И чьи-то чужие твержу я слова, И мысли во мне — не мои… Как будто я спутал вражду и любовь, Добро и всесилие зла… И мутная чья-то, ленивая кровь По жилам моим потекла… Привык я, что кровь, горяча и легка, Кружится по жилам моим. А к мыслям привык — как вода родника — Прозрачным и чистым таким. Я болен, а ты от меня убежал И спрятал куда-то глаза. Пришёл бы сейчас ты и руку пожал, О правде бы мне рассказал. Я болен… Но ты всё равно не придёшь. И может, под тяжестью дней И сам ты без правды, но как-то живёшь, И думать боишься о ней. …Я буду работать, как черти в аду, Зубами от злости скрипя. Я буду работать. Я правду найду — Себе возвращу я себя. 1950

Транссибирский экспресс

Поля пролетают, проносится лес, Идёт на Москву транссибирский экспресс. Быстрее сибирского плотного ветра, Всего от меня сорок пять километров. И может, в нём едет угрюмый майор, Который подвёл меня под приговор, Который открыл во мне залежи зла, Которых юстиция вскрыть не смогла. Вскрывала, вскрывала, не вскрыла — тогда, Чтоб всё было тихо — заслала сюда — Откуда до этого поезда-ветра Ползти на быках: сорок пять километров. А может, в нём едет московский поэт, Которому век вдохновения нет. Он ездил халтурить, и деньги в кармане, И нынче как бог он сидит в ресторане И слушает речи за водкой и чаем, И, слушая речи, он жизнь изучает, — Что скажет один и что скажет второй. Ему положительный нужен герой. А рядом директор сидит леспромхоза, Пропахший поэзией будничной прозы, Сознанием силы — своей и людей, И ясным понятьем величья идей. Здесь пилам не петь, топорам здесь — не крякать, И он совершенно не прочь покалякать. О разных вопросах, о бабах, — о том, Откуда мы шли и куда мы придём. Директор завода, где тыщи рабочих, С начальником главка сидит, озабочен. И

хочет за рюмкою вымолить он Две тысячи тонн вместо тысячи тонн. А Главка начальник прилежно внимает, Но хитрость лица говорит: понимаю. Директор смеётся, начальник смеётся, Теньтенькают рюмки, и поезд несётся. Геолог, который спешит с Колымы, Доволен, что август, а нету зимы. Искрой голубой до Москвы донесутся Вагоны, — и все по делам разойдутся, И только почерпнувший жизни поэт У Кудринки в клубе закажет обед. Расспросит, кто нынче особо в ходу И темы какие особо идут. Пройдёт полчаса или час, и во всём он Себя по привычке почувствует: дома, Слегка в оппозиции, а вообще Вполне безразличным к теченью вещей. И будет… А в общем-то, дела мне нету. До всяких исканий такого поэта. Но поезд несётся, и завидно мне, О поезде зная, сидеть в стороне. Да, завидно мне… Я рождён не калекой. Я сын середины двадцатого века, Привыкший к тому, что и скуку, и горесть Всегда побеждает огромная скорость. 1950

* * *

Если ты вдруг откроешь, что поэзия вся — химеры, Сочтёшь размышления — бредом, и лишним — призванье своё, Пусть всё говорит об этом, — но ты не давай тому веры. Это — «эпоха реакции», а не прозренье твоё. 1950

* * *

Не изойти любовью, а любить. Не наслаждаться жизнью — просто жить. Я не люблю безмерные слова, Все выдумки не стоят естества. Любить нельзя сильнее, чем любить. А больше жизни — и не может быть. А смысл безмерных слов, пожалуй, в том, Чтоб скрыть бессилье в чём-нибудь простом. 1950

Друзьям

Бог помочь вам, друзья мои.

А. Пушкин

Уже прошло два года, два бесцельных С тех пор, когда за юность в первый раз Я Новый год встречал от вас отдельно, Хоть был всего квартала три от вас. Что для меня случайных три квартала! К тому ж метро, к тому ж троллейбус есть. Но между нами государство встало И в ключ замка свою вложило честь. Как вы теперь? А я всё ниже, ниже. Смотрю вокруг как истинный дурак. Смотрю вокруг — и ничего не вижу! Иль, не хотя сознаться, вижу мрак. Я не хочу делиться с вами ночью. Я день любил, люблю делиться им. Пусть тонкий свет вина ласкает очи, Пусть даль светла вам видится за ним… Бог помочь вам. А здесь, у ночи в зеве, Накрытый стол, и всё ж со мною вы… Двенадцать бьёт! В Москве всего лишь девять. Как я давно уж не видал Москвы. Довольно! Встать! Здесь тосковать не нужно! Мы пьём за жизнь! За то, чтоб жить и жить! И пьём за дружбу! Хоть бы только дружбу Во всех несчастьях жизни сохранить. 1949

К моему двадцатипятилетию

Я жил. И всё не раз тонуло И возникало вновь в душе. И вот мне двадцать пять минуло, И юность кончилась уже. Мне неудач теперь, как прежде, Не встретить с лёгкой головой, Не жить весёлою надеждой, Как будто вечность предо мной. То есть, что есть. А страсть и пылкость Сойдут, как полая вода… Стихи в уме, нелепость ссылки И неприкаянность всегда. И пред непобеждённым бытом Один, отставший от друзей, Стою, невзгодам всем открытый, Прикован к юности своей. И чтоб прижиться хоть немного, Покуда спит моя заря, Мне надо вновь идти в дорогу. Сначала. Будто жил я зря. Я не достиг любви и славы, Но пусть не лгут, что зря бродил. Я по пути стихи оставил, Найдут — увидят, как я жил.