На скосе века

Коржавин Наум Моисеевич

И не знал он всяких всячин О бесправье и о праве. Был он тем, кем был назначен, — Был столпом самодержавья. Жил, как предки жили прежде, И гордился тем по праву. Бил мадьяр при Будапеште, Бил поляков под Варшавой. И с французами рубился В севастопольском угаре… Знать, по праву он гордился Верной службой государю. Шёл

дождями и ветрами, Был везде, где было нужно… Шёл он годы… И с годами Постарел на царской службе. А когда эмира с ханом Воевать пошла Россия, Был он просто стариканом, Малый рост, усы большие. Но однажды — бывшим в силе Старым другом был он встречен. Вместе некогда дружили, Пили водку перед сечей… Вместе все. Но только скоро Князь отозван был в Россию, И пошёл, по слухам, в гору, В люди вышел он большие. И подумал князь, что нужно Старику пожить в покое, И решил по старой дружбе Все дела его устроить. Генерала пригласили В Петербург от марша армий. Генералу предложили Службу в корпусе жандармов. — Хватит вас трепали войны, Будет с вас судьбы солдатской, Всё же здесь куда спокойней, Чем под солнцем азиатским. И ответил строгий старец, Не выказывая радость: — Мне доверье государя — Величайшая награда. А служить — пусть служба длится Старой должностью моею… Я могу ещё рубиться, Ну а это — не умею. И пошёл паркетом чистым В азиатские Сахары… И прослыл бы нигилистом, Да уж слишком был он старый. 1950

* * *

Нелепые ваши затеи И громкие ваши слова… Нужны мне такие идеи, Которыми всходит трава. Которые воздух колышут, Которые зелень дают. Которым всё хочется выше, Но знают и меру свою. Они притаились зимою, Чтоб к ним не добрался мороз. Чтоб, только запахнет весною, Их стебель сквозь почву пророс. Чтоб снова наутро беспечно, Вступив по наследству в права, На солнце, как юная вечность, Опять зеленела трава. Так нежно и так настояще, Что — пусть хоть бушует беда — Ты б видел, что всё — преходяще, А зелень и жизнь — никогда. 1950

* * *

Небо

за плёнкой серой. В травах воды без меры: Идёшь травяной дорожкой, А сапоги мокры… Всё это значит осень. Жить бы хотелось очень. Жить бы, вздохнуть немножко, Издать петушиный крик. Дует в лицо мне ветер. Грудью бы горе встретить Или его уничтожить. Или же — под откос. Ветер остался ветром, Он затерялся в ветлах, Он только холод умножил, Тревогу-тщету принёс. Но всё проходит на свете, И я буду вольным, как ветер, И больше не буду прикован К скучной точке одной. Тогда мне, наверно, осень Опять понравится очень: «Муза далёких странствий», Листьев полёт шальной. 1950

Возвращение

Всё это было, было, было…

А. Блок

Всё это было, было, было: И этот пар, и эта степь, И эти взрывы снежной пыли, И этот иней на кусте. И эти сани — нет, кибитка, — И этот волчий след в леске… И даже… Даже эта пытка: Гадать, чем встретят вдалеке. И эта радость молодая, Что всё растёт… Сама собой… И лишь фамилия другая Тогда была. И век другой. Их было много: всем известных И не оставивших следа. И на века безмерно честных, И честных только лишь тогда. И вспоминавших время это Потом, в чинах, на склоне лет: Снег… кони… юность… море света. И в сердце угрызений нет. Отбывших ссылку за пустое И за серьёзные дела, Но полных светлой чистотою, Которую давила мгла. Кому во мраке преисподней Свободный ум был светлый дан, Подчас светлее и свободней, Чем у людей свободных стран. Их много мчалось этим следом На волю… (Где есть воля им?) И я сегодня тоже еду Путём знакомым и былым. Путём знакомым — знаю, знаю — Всё узнаю, хоть всё не так, Хоть нынче станция сквозная, Где раньше выход был на тракт, Хотя дымят кругом заводы, Хотя в огнях ночная мгла, Хоть вихрем света и свободы Здесь революция прошла.