На скосе века

Коржавин Наум Моисеевич

* * *

Вновь, как в детстве, с утра и на ноги. Может, снова пройдёшь ты мимо. Снова двойками по механике Отмечаются встречи с любимой. Вновь мечтанья детские самые. Хоть изжить, что прожил, — невозможно, Хоть давно близоруки глаза мои И надежды мои — осторожны. 1952

* * *

Мне

без тебя так трудно жить, А ты — ты дразнишь и тревожишь. Ты мне не можешь заменить Весь мир… А кажется, что можешь. Есть в мире у меня своё: Дела, успехи и напасти. Мне лишь тебя недостаёт Для полного людского счастья. Мне без тебя так трудно жить: Всё — неуютно, всё — тревожит… Ты мир не можешь заменить. Но ведь и он тебя — не может. 1952

* * *

За последнею точкой, За гранью последнего дня Все хорошие строчки Останутся жить без меня. В них я к людям приду Рассказать про любовь и мечты, Про огонь и беду И про жизнь средь огня и беды. В книжном шкафе резном Будет свет мой — живуч и глубок, Обожжённый огнём И оставшийся нежным цветок. Пусть для этого света Я шёл среди моря огня, Пусть мне важно всё это, Но это не всё для меня! Мне важны и стихии, И слава на все голоса, И твои дорогие, Несущие радость глаза. Чтобы в бурю и ветер И в жизнь среди моря огня Знать, что дом есть на свете, Где угол, пустой без меня. И что если судьбою Подкошенный, сгину во рву, Всё ж внезапною болью В глазах у тебя оживу. Не гранитною гранью, Не строчками в сердце звеня: Просто вдруг недостанет Живущего рядом — меня. 1951

* * *

Вот говорят: любовь — мечты и розы, И жизни цвет, и трели соловья. Моя любовь была сугубой прозой, Бедней, чем остальная жизнь моя. Но не всегда… О нет! Какого чёрта! Я тоже был наивным, молодым. Влюблялся в женщин, радостных и гордых, И, как себе не верил — верил им. Их выделяло смутное свеченье, Сквозь всё притворство виделось оно. И мне они казались воплощеньем Того, что в жизни не воплощено. Но

жизнь стесняет рамками своими, Боится жить без рамок человек. И уходили все они — с другими, Чтоб, не светясь, дожить свой скромный век. Они, наверно, не могли иначе, Для многих жизнь не взлёт, а ремесло. Я не виню их вовсе. И не плачу. Мне не обидно. — Просто тяжело. Я не сдавался. Начинал сначала. Но каждый раз проигрывал свой бой. И наконец любовь моя увяла И притворилась грубой и слепой. Жила как все и требовала мало. И не звала куда-то, а брала. И тех же, гордых, просто побеждала… И только счастья в этом не нашла. Затем, что не хватало мне свеченья, Что больше в них не грезилось оно. Что если жить, так бредить воплощеньем Того, что в жизни не воплощено. Всё испытал я — ливни и морозы. Вся жизнь прошла в страстях, в сплошном огне. И лишь любовь была обидной прозой… Совсем другой любви хотелось мне. 1958

* * *

Я в сказки не верю. Не те уж года мне. И вдруг оказалось, что сказка нужна мне, Что, внешне смирившись, не верящий в чудо, Его постоянно искал я повсюду, Искал напряжённо, нигде не встречая, Отсутствие сказки всегда ощущая… Всё это под спудом невидное крылось, И всё проявилось, лишь ты появилась. 1954

* * *

Я о богатстве сроду не мечтал И капитал считаю вещью грязной. Но говорят, теперь я мыслить стал Методою мышленья буржуазной. Так говорят мне часто в наши дни Те, у кого в душе и в мыслях ясно. В Америке такие, как они, За те ж грехи меня б назвали красным. Решительно теперь расколот век. В нём основное — схватка двух формаций. А я ни то ни сё — я человек. А человеку некуда податься. Повсюду ложь гнетёт его, как дым, Повсюду правда слишком беспартийна. Таких, как я, правительствам любым Приятней видеть в лагере противном. Но всё равно потом от всех страстей, От всех наскоков логики плакатной Останется тоска живых людей По настоящей правде… Пусть абстрактной. 1954

* * *

Когда одни в ночи лесной Сидим вдвоём, не видя листьев, И ты всей светлой глубиной Идёшь ко мне, хотя боишься,