На сопках Маньчжурии

Далецкий Павел Леонидович

— В чем дело, господин главный врач?

Нилов тряхнул головой так, что борода его наподобие топора метнулась навстречу санитару:

— Не понимаете? А что за речи вы ведете с ранеными? Зачем? Война — люди честно умирают, лежат раненые, мучаются, страдают, — к чему эти ваши беседы? Какое-то всеобщее воспаление мозгов! Ну, еще там у себя, на студенческих сходках, — пожалуйста! Хотя я и на студенческих сходках не одобряю: учиться нужно, господа, азы усваивать, а не разглагольствовать по поводу управления государством. У нас ни о чем не хотят думать, кроме как об управлении государством! Можно подумать, что в стране нет иных профессий…

Лежит раненый человек, ему покой нужен, и душевный и физический… Человек как-никак пострадал. Великое дело: на войне пострадал! А вы, стыдно сказать, о чем с ним говорите! Ну о чем?

Горшенин сначала стоял перед начальником, как положено стоять санитару, потом вынул кисет и стал сворачивать цигарку.

— А мне не стыдно сказать, господин главный врач! — И он в упор посмотрел на Нилова.

Секунду Нилов выдерживал его взгляд, потом стал смотреть на кисет и цигарку и сказал спокойнее:

— Прошу вас эти разговоры с нижними чинами прекратить раз и навсегда.

Горшенин провел языком по цигарке, склеил ее и легко держал длинными пальцами.

— Хотел бы я знать, где сейчас не разговаривают?

— Ну знаете ли! — опять повысил голос Нилов. — Я с вами не как со знакомым… Я приказываю! Иначе…

— Что иначе? Жандармам меня сдадите?

Студент смотрел исподлобья. Нилов обежал глазами двор, увидел Нефедову и Логунова, глубоко вздохнул, смерил Горшенина с головы до ног, круто повернулся и пошел.

— Что, не нравится ему? — спросил Логунов.

Горшенин закурил.

— Видите ли, поговорил я как-то с ранеными солдатами о простых вещах: о пользе и смысле настоящей войны, о материальном положении их семей, и вот — вы только что были свидетелями — гром и молния!

Горшенин выпустил струю дыма, проследил, как она растаяла в тихом, безветренном воздухе, и отправился в аптеку.

Нина и Логунов пошли вверх по холму. Широкая дорога вела к стене, окружавшей императорские могилы. Дорога среди столетних деревьев, то стоявших просторно, как стоят деревья в парках, то вдруг тонувших в тесноте кустов. На этом холме воздух был какой-то особенный, — должно быть, деревья, а может быть, и травы были специально подобраны и создавали этот тонкий и сильный аромат.

Шли молча. Неожиданно Нина остановилась и повернулась лицом к Логунову.

И он увидел, как у нее от радости и счастья дрожали губы, — вероятно, она решилась его обнять, но — в кустах раздался треск. Глаза ее погасли, испуганная улыбка пробежала по лицу. Заторопилась вперед. Шла легкой походкой, приподнимая левой рукой юбку, вглядываясь в чащу, откуда раздался шорох.

Дорога привела к откосу. Неопределенного цвета вечернее небо было пусто и прозрачно, а земля под ним полна золотистого, все преображающего света. В этом золотистом розовом сиянии исчезала Хуньхэ, и казалось, что это не река, а там, в долине, начинается море и можно плыть по этому морю к каким-то неведомым, но непременно счастливым берегам.

Логунов сел на откос, спустил ноги, положил голову на Нинины колени.

«Все будет хорошо», — подумал он.

8

Начальника маньчжурского знамени, арестованного в свое время Свистуновым, приморский губернатор передал китайским властям.

Набеги на Уссурийский край пришлось прекратить.

Богатств у Аджентая осталось немного: около Мукдена ему принадлежала земля всего-навсего одной деревни. Когда-то это была маньчжурская деревня,

теперь там все говорили по-китайски и все считали себя китайцами. Аджентай ненавидел своих арендаторов, ненавидел русских, которые не позволяли ему собирать дань с уссурийских да-цзы и ман-цзы, ненавидел Цзена-младшего: разбогател, торгуя уссурийскими мехами, с Су Пу-тином имел дела! A кто, как не Су Пу-тин, донес на него, Аджентая, русским?

Самое большое счастье в жизни курить опиум, но, чтобы курить опиум, нужны деньги.

Аджентай нанял десять хунхузов и с их помощью расправлялся с крестьянами: одних избивал, у других, побогаче, уводил быков и ослов. Увел несколько молодых женщин и выгодно продал их. Подступись к нему — у него друг сам дзянь-дзюнь!

Но дух возмущения и протеста, который веял из деревни Сунь Я, побуждал к борьбе с Аджентаем. И в Сунь Я и здесь члены братства «Вечная справедливость». Разве братья могут отказать в помощи в трудную минуту? С этими мыслями и по этим делам кузнеца Ханя направили к соседям.

Ван Дун и Хэй-ки, приехавший в деревню, слушали его рассказ. Ван Дун сказал:

— Я давно знаю Аджентая, много лет назад он пришел в мою зверовую фанзушку на берегу Амурского залива и ограбил меня. Он грабил всех ман-цзы и всех да-цзы в уссурийской тайге. Теперь он принялся за эти дела здесь. Он и господин Цзен верховодят в нашем районе.

В углу фанзы сидел Син, предводительствовавший отрядами во время последних восстаний крестьян. Уже два месяца жил он в храме «Духа огня», упражняясь под руководством даоского священника в магических действиях. Он хотел получить талисман бессмертия. Священник утверждал, что если Син будет прилежно упражняться в молитвах и изучении наставлений Лао Цзы, то священник получит разрешение выдать Сину столько талисманов, сколько тот пожелает. А ведь как важно знать каждому вступающему в отряд, что у него на шее будет амулет, который спасет его от смерти, и уж во всяком случае, если он и будет убит, то воскреснет на третий день.

Мать Якова Ли внесла ужин. Морщины на ее лице теперь, после ареста сына, стали темными и глубокими.

В фанзу то и дело заглядывали крестьяне, желавшие послушать Ханя и других.

— Мы можем оказать помощь соседям, — говорил Хэй-ки. — Это будет, конечно, местное действие союза, но даже и местное, небольшое дело принесет пользу всеобщему делу ниспровержения. Однако что скажут русские, если мы начнем рядом с ними восстанавливать справедливость?

Ван Дун оглядел собравшихся. Частенько он рассказывал о своей жизни в тайге. Все в Сунь Я слышали имя Леонтия Коржа, русского охотника, который спас ман-цзы от тигра, слышали имя офицера Свистунова, поймавшего ненасытного Аджентая. Но идет война, — не подождать ли?

Син сказал:

— Завтра Цзен тоже наймет десять хунхузов; что из того, что он член братства и имя его вписано в книгу? Священник обещал выдать мне предварительно две сотни талисманов против злых духов, болезней и смерти. Нам не будет страшно огнестрельное оружие. У нас есть сабли, ножи и копья. Зачем ждать?

Когда окончили ужин, окончили обсуждать и просьбу Ханя, — завтра вечером на помощь соседям пойдет отряд.

Сто человек собралось на следующий вечер во двор храма «Духа огня». В руках у всех, колыхаясь на длинных палках, горят красные фонари. Головы обмотаны красными платками, за красные пояса засунуты кривые ножи. У многих на голой груди большие красные платки с иероглифом, обозначающим победу.