На том берегу
Шрифт:
— Может, хватит? — тихо попросил Глеб. — Я же в твою душу не лезу.
— А я не о душе, — усмехнулся Серёга, — я о теле… чего ты завелся вдруг? Ты эту лапшу дома своей жене на уши вешай… насчёт своей праведности, а мне-то зачем… Я же не собираюсь докладывать твоей Ирине о твоих похождениях…
— Я ещё раз предупреждаю, — Глеб сделал попытку подняться, но Митька, сидевший рядом, удержал его за плечо.
— Парни, кончайте, — попросил он и оглянулся на Пашку, который в это время возился в сторонке у самовара и не участвовал
Назревала, назревала ссора, и Пашка, как ни старался отстраниться от этой пустой болтовни у костра, всё же уловил, почувствовал это. Он увидел, как, оттолкнув Митьку плечом, Глеб поднялся над костром и шагнул к Серёге, сидевшему по другую сторону с кружкой чая в руке.
— Мужики, побойтесь бога, — Пашка встал между ними, — сами клятву давали не гадить на острове. Хоть память не оскверняйте…
Накинув на плечи стёганку, он ушёл от костра и где-то пропадал с полночи, то ли возле донок своих сидел, то ли просто бродил по берегу. А утром, они ещё глаза не продрали, ещё храпели в палатке, он стал собираться домой…
На этом тогда всё и кончилось…
10
На семьдесят восьмом километре, отмеченном указательным дорожным знаком, которого ни Глеб, ни другие пассажиры, похоже, не углядели, Петрович неожиданно притормозил машину и, повернув направо, съехал на песчаный просёлок. По тому, с какой уверенностью, как привычно он сделал это, наблюдательный Глеб успел определить, что эту повёртку Петрович усвоил неплохо, видно, не первый раз поворачивает здесь.
Желая проверить свою догадку, взглянул на Сергея, но тот то ли вздремнул, то ли задумался о чём-то — никак не отреагировал на этот самостоятельный маневр водителя — сидел как ни в чём не бывало. Похоже, во всём привык полагаться на Петровича.
Да и сам Петрович вёл себя как-то уж очень невозмутимо спокойно — пылил и пылил себе по просёлку, потом и приёмник включил — решил развлечь притомившихся и вновь попримолкших пассажиров. Крутанул ручку настройки, и в машину ворвался голос Пугачёвой: «Лето, ах лето, лето звёздное, будь со мной…»
Сергей очнулся, покосился на Петровича, проворчал недовольно:
— К севу не приступили, а она… — Пугачёву имел в виду. — Нам бы её заботы!
— Каждому своё, — Кашков решил заступиться за певицу, — одни пашут, другие пляшут.
— Вот именно, — пробормотал Сергей, — забыли, как деды-прадеды жили! Сначала вспашут, потом посеют, потом урожай соберут, а уж потом… Не много ли плясунов да певунов у нас развелось! — Оглянулся на Глеба: — И стихотворцев, кстати, тоже. Все в поэты, гляжу, подались, кто только не пишет, и пенсионеры, и генералы в отставке. Газету завалили стихами. Так и подписываются: генерал в отставке такой-то… Мол, имейте в виду. Кстати, сколько их нынче у вас?
— Кого, генералов? — спросил Глеб.
— Поэтов, — Сергей усмехнулся.
—
— Ну вот! — подхватил Сергей. — А пахать некому.
— А чего ты негодуешь, — сказал Глеб, — мы-то с тобой в пахарях тоже не ходим. И не сеем, и не пашем… Тоже, выходит, чужой хлеб едим?
— Нам, между прочим, песня строить и жить помогает, — примирительно сказал Кашков. И вдруг вспомнил: — Вы лучше скажите, как мы на остров с вами попадём?
— А это ещё зачем? — Глеб изобразил крайнее удивление. — Так хорошо сидим… Вот попросим Петровича, чтобы он скинул нас где-нибудь на обочине. Посидим, погреемся на солнышке, ты нам сыграешь задушевное что-нибудь, и по домам.
— Я серьёзно, — не поддержал шутку Кашков, — нужно плавсредство искать, лодку какую-нибудь, без неё вся идея насмарку.
— Идея! — отозвался Сергей. — Идеи, как и люди, тоже не вечны. Была идея собраться, а где, в каком месте… Не место, старик, красит человека.
— Воистину, — Глеб хмыкнул. Подумал при этом: мол, чья бы корова мычала…
— Ты чего?
Сергей вдруг смутился. Пожал плечами: решайте, мол, дело ваше, я своё сделал.
— У Михаила, у зятя моего, лодка есть, — вдруг ни с того ни с сего объявил Петрович.
— Ну и что? — Сергей недоумённо уставился на него. — При чём здесь твой зять? У моей тёщи, например, — начал он снисходительно, но ничего подходящего для своей покойной тёщи придумать не смог, снова спросил насмешливо: — Зять-то, говорю, при чём?
— Как при чём! — Петрович не скрывал удивления: мол, чего же тут не понять? — Так он же в Залучье живёт, крайний дом от реки. Сестра у меня там, в Залучье, — в голосе его прозвучала обида, — я же вам говорил. И сам я из этих мест. Будет вам лодка.
Такого сюрприза никто не ожидал. Но самое удивительное — и это, разумеется, не осталось никем не замеченным, — что и для Сергея это признание Петровича оказалось полнейшей неожиданностью; он либо забыл, либо мимо ушей пропустил сказанное когда-то водителем и вот попал впросак.
— Ну и темнила ты, Петрович, — он недоумённо моргал глазами, качал головой, осуждая Петровича, — ну, ты даёшь! Я думал, про какое Залучье, а ты… Тоже мне, конспиратор. Едешь и молчишь. Оказывается, не ты нас, а мы тебя везём к зятю в гости! Нечего сказать, устроился. А я собирался тебе отгул дать.
Петрович похмыкивал в ответ, обиженно хмурил брови.
— То-то я смотрю, — Глеб тут же вспомнил, как уверенно свернул Петрович с шоссе на этот просёлок, — машина, как лошадь учёная, сама к дому повернула.
— Выходит, тебе и в город на ночь гнать не надо? — Сергей уже справился с неловкостью, даже повеселел. — Заночуешь у зятя, если это зять, разумеется, — он захихикал, заподмигивал приятелям: решил отыграться таким образом на Петровиче за свой конфуз. — Ну, Петрович, оказывается, ты ещё и ходок!