На узкой лестнице (Рассказы и повести)
Шрифт:
Так вот! Дело случилось зимой, пал уже на землю постоянный снег, подкоптиться успел выхлопными газами на окраинах двора, где его не убирали. Сразу же три события совпали в один день: зарплата, квартальная премия и день рождения бригадира.
После смены поздравили юбиляра. Хорошо так получилось. И всегда молчаливый Афанасий вдруг разговорился, чем вызвал сперва удивление Василия, а потом грусть — вот здорово живем, считаем ближних немыми, слепыми, глухими. Как будто бы только сам все видишь и понимаешь. Афанасий же рассказывал, как весною был в колхозе, шефствовал
Директором оказалась тощая старуха, наверное, ни на что другое не годная, как только быть директором, гостиница — изба на отшибе. Замок висел, а ключей не было, поэтому директор прихватила с собой коменданта — дочку, сравнительно молодую еще, но таких габаритов, которые возможны лишь на свежем воздухе и натуральных крестьянских харчах. Все городские рядом с ней — жалкие заморыши. Дочка разбежалась да как саданула в дверь плечом, так не только запор — косяк вывернула. Отряхнула ладошку о ладошку и спросила наивным тоном:
— Кто бы, интересно знать, так дверь выломал?
— Тот, кто тебя не боится, — ответил Афанасий.
«Какой наблюдательный, — подумал Василий. — А в обычное время слова от него не услышишь».
— Умеете подмечать, — начал Василий. — И рассказываете интересно. Никогда бы не поверил, если бы сам не слышал. А то сколько работаю, всегда у вас выражение лица, будто лимон жуете. Я вначале думал — зубы. Но не могут же они болеть постоянно. Тогда стал думать, что у вас язва желудка.
Афанасий усмехнулся своей обычной кислой усмешкой:
— Не так уж много веселого в жизни. Все грустно вокруг. Все такие благополучные, прямо дрожат над своим благополучием. А чужая беда — не своя. Зачем сытому понимать голодного?
— Ну-у, — сказал Василий, — это не наша философия. Это пораженческая философия. Баранье! Его режут, а он и не рыпается.
— Хорошо, — спокойно возразил Афанасий. — Допустим, он рыпается, а что это меняет?
— Ну как что, — сказал Василий. Но его перебили, а в разговор неожиданно вклинился юбиляр. Он поднял руку, требуя внимания.
— Погоди, дело тут серьезное, не один месяц тянется. Вникни и, если можешь, помоги. Связи, наверное, на телевидении остались?
— Свя-ази, — с неожиданным самодовольством протянул Василий. — Я сам — связь. Сколько передач только на мне держалось.
— Ну так помоги, — снова попросил бригадир. — Наше начальство ушло в глухую защиту.
— Все бесполезно, — замотал головой Афанасий.
— А ты помолчи! — цыкнул бригадир. — Тут, Василий, понимаешь ли, какая история: несколько лет назад у Афанасия погиб сын. И он с женой решил взять ребенка прямо из роддома. Благо, к сожалению, есть еще подонки, которые отказываются от своих детей. Все получилось в аккурат удачно. Девочка подрастает, и жизнь идет нормально. Но вот ведь какая штука — соседи по дому все знают. А ну кто сболтнет девочке под горячую руку или ненароком. Страшно подумать, что будет! Понимаешь, все представления о человеческой доброте у нее сместятся. И мы на всю жизнь будем виноваты перед ней. Вот и надо бы ему помочь переехать в такой район, в такой дом,
У Василия возник вопросик на языке, вопросик и тут же — предложение. Но бригадир все предвосхитил.
— Афанасий вначале все делал по правилам, обычным порядком — через бюро обмена. Но за два года у него ничего не вышло. А время-то идет, девочка подрастает.
На Василия как будто бы уже взвалили ношу. Он отяжелел в плечах, опустил голову, стал рассматривать ладони. Он сразу же почувствовал острую ответственность за судьбу Афанасия, за всю его родню. Как брата повстречал.
— А начальство может помочь? — спросил он.
— Тут и речь не веди. Наше начальство все может, если захочет. Суди сам: все повязаны на нас — где только нет нашего транспорта. А потом уже бывали случаи: кое-кому по разным причинам давали жилье в других районах города, а в освободившееся вселялись очередники на улучшение. Эти носом пока не крутят, берут, что дают.
— Понятно, — сказал Василий мрачно. — А чего же тогда начальство не идет навстречу?
Бригадир прямо-таки развеселился.
— А то ты не знаешь начальство. Начальство хочет быть хитрей хитрого, а мы-то знаем: хитрей хитрого не будешь. Если разваливается жизнь у какого-нибудь простого слесаря Овчинникова — за это ни выговора не дадут, ни премии не лишат. Это мелочи. Это тебе не план.
— Потому что сами горя не знают, — снова возник Афанасий.
А на Василия уже накатило, как накатывало в прежние времена, когда гнал по полю, выходя, как на маяк, на облако пыли у горизонта, когда было просто необходимо немедленно взять интервью у правофлангового жатвы. Когда все тряслось от нетерпения, от невозможности уплотнить время. Так вот сейчас то же самое — Василия словно подключили к вибратору, и он с трудом сдерживал себя, чтобы тут же начать действовать. Действий сейчас быть не могло: на дворе стоял вечер, и начальство, которое надо уламывать, спокойно отдыхает в своих благоустроенных квартирах. Отдыхает и в ус не дует.
Юбиляр посмотрел на часы.
— Ну что, братва, по домам?
Поднялся галдеж, так как основная масса расходиться не хотела. Бригадир улыбнулся, покачал головой и убрал в карман сигареты и спички.
— И еще поимей в виду, — сказал он на прощание Василию, — Афанасий — фронтовик. От звонка до звонка воевал. Пять боевых наград. Этим сейчас не каждый похвастается. Ладно! Всего вам. До завтра!
Афанасий проводил Василия до подъезда. Всю дорогу молчали. О чем думал Афанасий, неизвестно, а вот Василий уже прокручивал всякие возможные варианты с Афанасием. И чем больше он прикидывал, тем было очевидней: вряд ли возникнут серьезные препятствия. Уж очень все элементарно просто.
А у самого дома не выдержал, потому что очень не любил, когда сильные люди расписываются в своей беспомощности, петушком наскочил на Афанасия.
— Удивляет меня ваша безынициативность, есть же простое безотказное средство: прийти и потребовать, а потом не полениться напомнить.
— Все верно, — согласился Афанасий. — Только у нас не очень походишь. У нас как один раз дадут отлуп, так больше сам не захочешь.
— Да ладно вам… отлуп… Вы же фронтовик, вы же орденоносец, вы же всю войну прошли. Какой род войск?