На задворках империи
Шрифт:
— Может, пока рано тебе на коня? — нахмурившись, спросил Тимофей. — А то гляди, здесь, в Тифлисе, пока побудешь, приглядишь за взводным имуществом? Полковое интендантство-то по большей части здесь, на месте остаётся.
— Не-ет, с вами пойду! Чего я, немощный, что ли, какой? Ты не волнуйся, Тимофей Иванович, я к строевой службе годен.
— Ну ладно тогда, я только рад, что опытный командир на своё место вернулся, — с улыбкой сказал Гончаров. — Егор Круглов! — крикнул он, махнув рукой. — Поди сюда! Показывай, рассказывай всё Ерофеевичу. У вас отделение самое полное из всех в нашем взводе. Девять человек в нём. В первом и во втором по шесть и восемь соответственно.
— Видал. Я первым делом к нему забежал повидаться. Соскучился по Каштану. Обихоженный, перекован, сбруя кой-какая заменена, а та, что была, починена. Всё в порядке с ним. Спасибо, не оставили без внимания.
— Да ладно, — проговорил Гончаров. — Так, Ерофееич, я в полковое интендантство, попробую кое-что для нас выпросить, а ты к складу каптенармуса через часок пару своих человек пришли. Игнат Матвеевич человек зажимистый, но у меня через земляка подход к нему есть. Авось, чего-нибудь сверх нормы удастся выклянчить.
Глава 10. Ларс
— Посторонись! С дороги! — Мимо толпившихся на Галгаевском тракте драгун проскакали казачьи сотни.
— О-о, гляди, как агеевские поспешают, чего-то задержались нынче казачки, — заметил, кивнув им вслед, Кузнецов.
— Ничего, эти быстро егерей догонят, — высказался Кошелев. — У них и сменных, и вьючных в достатке. Они к полковому обозу так вот, как мы, не привязаны.
От головы растянутой по дороге колонны долетел сигнал, и понеслись команды седлать коней. «„Поход!“, „Генерал марш!“», — дублировали указания полкового командира штаб-трубачи. Нарвский драгунский полк начал своё движение на север.
До Мцхеты, древней столицы Иберии, было два с половиной десятка вёрст пути по равнинной местности. Эскадроны прошли их бодро, но пришлось встать на днёвку для устранения выявленных в самом начале похода недостатков.
— Подлуцкий нового полкового интенданта на чём свет костерит, — пояснял своим взводным Кравцов. — Сразу полдюжины повозок на таком лёгком участке пути у нас встали, а ведь это мы ещё даже и в предгорья не зашли. А что же на главном перевале тогда с ними будет?
У Тимофея было время полазить по развалинам древних крепостей и осмотреть старинные храмы. Двадцатого марта колонна пошла дальше на север. Цилкани, Душети, Ананури… дорога с пологой равнины постепенно начала заходить на возвышенность. В селении Млеты, около протекающей горной речки Арагви, стояли, отдыхая перед высокогорным переходом, целых два дня. Здесь вместе со штабом полка оставался базироваться четвёртый эскадрон, отвечавший за охрану южной части Военно-Грузинской дороги от этого места и до селения Душети.
— Самый хороший участок Гусинскому достался, — позавидовал Копорский. — Хоть и расстояние здесь большое для охраны, да зато такого высокогорья, как дальше, в этих местах нет.
— Смотри-ка, а вот и головной дозор егерей. — Кравцов кивнул в южную сторону дороги. — Эко же хорошо девятый полк ходит.
Действительно, из-за поворота показалась полусотня солдат в мундирах грязно-зелёного цвета со скатками шинелей и укороченными фузеями. Возглавлявший отряд офицер отдал команду, и они, рассыпавшись, спустились к реке.
— Видать, утомились на своих двоих топать. — Капитан кивком указал на пивших воду и умывавшихся солдат. — Сотня вёрст уже позади, а впереди самый трудный участок. С кем-нибудь из них и нам доведётся дорогу охранять.
В
— Первый и второй взводы, устраивайтесь тут надолго, — распоряжался Кравцов. — Ну уж на месяц точно оставаться нужно рассчитывать. Я буду с вами. Третий и четвёртый взводы уходят к Ларсу послезавтра под командованием штабс-капитана Копорского. Там для них и будет постоянное место базирования.
Селение было небольшим, и сюда уже встала на постой сотня казаков. Свободного места для квартирования у местных было мало, поэтому разбили лагерь в глубокой лощине у подножия горы. Здесь не так задувало, и совсем рядом была вода из чистого ручья. Забота была одна: в этих местах частенько шалили горцы, из-за чего приходилось выставлять для охраны лагеря сильные караулы.
— Сами местные этих абреков и предупреждают, — сидя у костра, рассказывал Кошелев. — Я ведь уже четвёртый раз по этому ущелью проходить буду, наслушался от казаков, что здесь дорогу охраняют, всякого. Днём он, значит, мирно овец пасёт, а ночью кармультук свой из тайного места достанет и пулю в тебя всадит. Так что глаз да глаз нужо-он, братцы, за местными. Мы ещё не успели тут лагерь разбить, а в горах вокруг все уже знают, сколько в селение урусов зашло и как они сами держатся. Если беспечные или малыми силами идут, тогда жди нападения.
— Это точно, — подтвердил сидевший рядом с ветераном Чанов. — Потому как мы для них здесь все чужие. Не привыкли они ещё в этих горах к новой власти. Испокон веков ведь по этому пути чужаков били и грабили. У них, как рассказывают, селение даже, которое мы перед Большим перевалом проходили, эдак по-особому называется, как уж его там, дай Бог памяти… Пасанаури, вот. С грузинского переводится как «место, где дают цену». Там раньше невольничий рынок был, и горцы веками продавали на нём своих пленников. А чем же ещё им тут торговать? Земли хорошей нет, ремёсла не больно-то в горном крае развиты. Овец только если разводить? Так им это скучно. А тут вон чужаки по его землям идут. Вот и нападают, если чувствуют их слабость.
— Так что берегите себя и своих товарищей, братцы, — подвёл итог Тимофей. — Один только ваш мушкет с лядункой для горцев уже целое состояние, а у вас ещё при себе и сабля с амуницией, а на строевом коне сбруя и вьюки приторочены. За такое добро запросто и на риск могут пойти. Я тут, в этом ущелье, первую кровь пролил. — И, вспомнив былое, тяжело вздохнул.
Переступали и всхрапывали пасшиеся у ручья кони, где-то кричала ночная птица, а закутавшийся в бурку Тимофей сидел у костра и глядел в огонь. Пять лет назад он ехал по этой же дороге из Моздока в Тифлис. И где-то в этих местах, также после Дарьяльского ущелья, не мог тогда заснуть, переживая первую смерть товарища и смерть того человека, которого сам убил. Сколько их будет потом, смертей своих и чужих, за эти пять лет непрерывной войны. Но эти, в горном ущелье, были первыми.