Набат-3

Гера Александр Иванович

— Почему не женишься? — спросил Судских.

— Зачем, на? Готовым пока себя не чувствую.

— Врешь. Боишься взять па себя ответственность.

— Возможно, ты прав. Сейчас мне обуза ни к чему.

Единственный серьезный разговор за двое сугок. Суд­ских нравилось наблюдать за сыном из спальни, когда Сев­ка «тянул» суточную вахту на судне или решал судовые проблемы в кабинете. Деловой, принципиальный и пони­мающий. Эх. побродил бы он сейчас с внуком! Или внуч­кой. В песочнице покопались бы...

225

Эх,

не случается прекрасного со всех сторон.

X Зак. 3CMS

Л вообще, наверное, за всю жизнь он не получил столько подарков от этой самой жизни. Зачем грустить о том, чего пока сшс не случилось?

До подхода Севкипого теплохода было три дня, и ста­рый товарищ встретил Судских прямо в аэропорту. И сра­зу увез к себе в тайгу. Однокурсник, когда-то он подавал большие надежды стать классическим ученым, но по не­понятным причинам бросил столицу и уехал в Приморье. Пожалуй, только Судских поддерживал с ним переписку. Раз в полгода письмо, под Новый год и ко дню рождения открытки. Товарищ же писал почти регулярно письма па пяти — семи листах с философскими выкладками, при­том не расхожие домыслы, а трезвые умные выводы.

— Пишешь книгу? — раз полюбопытствовал Судских.

— Зачем? Спешу жить...

Сначала он подвизался гидросмотрителем и был рад такой работе, потом пункт закрыли, и он, нисколько не тужа, заделался пасечником и, судя но вполне еще снос- пому японскому джипу, жизнь любил по-прежнему.

— Это на выгребон в город, а для тайги у меня «нис- сан-патрол» есть.

К удивлению Судских, товарищ оказался женатым. Ког­да подъехали, у калитки их встретила статная женщина, писаной, как говорится, красы. Ни оторванность от циви­лизации, без клозета и паркета, ни хозяйство в глуши не источили ее матовой кожи и счастливого блеска в глазах.

— День добрый вам! — с удовольствием поздоровался Судских. Она кивнула, распахнула руки, пожалуйста, мол, заходите, будьте как дома, рады вам...

— Она немая, — буркнул товарищ себе под руку. Суд­ских потребовалось усилие, чтобы стереть глупое недоуме­ние с лица. — Зато королева во всем, и других не признаю.

На следующий день, после роскошной баньки и обиль­ного парадного ужина, товарищ увез Судских рано утром в тайгу. Начался сезон копки женьшеня, и по своим на­хоженным тропам он увел Судских в глушь, хотя сразу за огородом начиналась тайга.

— Это разве тайга?
– - воспротивился товарищ. — Ког­да я здссь обосновался, уже тогда не было тайги. Ее изве­ли в эпоху сталинских пятилеток. Так, елки-палки оста­лись. Лет десять назад в речушке за домом я десяток хариусов за полчаса надергивал, на жареху, уху и котам оставалось, пять лет спустя на жареху хватало, а сейчас и котам нету. Корневал раньше вблизи, а ныне, даст Бог, пару корешков, глядишь, изыщем подале, за Тимофеевой балкой. Свои берегу, — пояснил он, — на особый случай, когда лечиться надо будет.

Он говорил просто, веши называл так, будто здесь сто­лица, пун земли, и Судских это нравилось. Как и должно было быть в жизни у нормальных

людей.

Чего не было, так это вопросов типа: как там в центре, что слышно, что будет? О его спокойствии к животрепещу­щим проблемам Судских спросил на очередном привале.

— А зачем?
– удивился вопросу товарищ. — Меня ник­то не просит учить жить, и я не собираюсь узнавать, как надо жить. Игореша, это онанизм — дергать себя беспре­станно по разным поводам. Ой, Черномырдина сняли! Ой, опять Чубайса поставили! Ой, цепы повысили, а в Китае наводнение! На хрен мне это сдаюсь? Я не читаю газет, не луплюсь в телевизор, краем уха слушаю мужиков, но сам не высовываюсь с мнением. Мужик, по-моему, дол­жен всегда под рукой топор держать. И дом рубить к сро­ку, и головы с норову.

Вот так. И команда: двигаемся дальше, В молчаливой ходьбе за провожатым Судских не мог взять в толк: пози­рует товарищ или это его кредо? В принципе он и в сту­дентах имел собственное мнение, но мнения других не оспаривал. И все же поза позой, а товарищ жизнью дово­лен. Сам себе крепость, сам и судья.

«А спроси он меня, доволен ли я жизнью бурной, не­ожиданными поворотами, не отвечу влет, — подводил итог Судских. — Суеты много, а похвастаться нечем. Вчера ге­нерал, сегодня сам не знаю кто. Бомж-одиночка».

Лишь последнюю неделю Судских мог отнести к счас­тливо прожитым.

— Теперь не зевай, — прервал мысли Судских това­рищ. — Здесь может повезти. Пригибайся и просматривай округу на уровне живота. Ходи кругами.

Как выглядит женьшень, он объяснил и картинку по­казал еще дома. Судских добросовестно выполнял настав­ление поводыря, двигался концентрическими кругами око­ло часа и удивился, когда наткнулся на безучастно сидевшего на пне товарища.

— А чего ты сидишь?

Тебя жду. Когда крикнешь: ланцуй! Нашел, значит.

— А ты нашел?

— Ты поищи. Подсказывать не буду.

Судских заставил себя вновь сосредоточиться. 11апрасно или нет, только в пяти шагах от поваленного ствола, там, где только что стоял сам, увидел он красавца, почти метр ростом.

— Пп-панцуй!

— Друюс депо. Чего орешь-то? Женьшень тишину любит.

Товарищ явно подсмеивался над ним, растерявшим в

городе навыки нормального человека, по это не обижало. Он в самом деле чувствовал себя в тайге неловким дика­рем, отчего, боясь выглядеть профаном, делал массу не­нужных движений и еще больше веселил товарища.

— Будя, — сказал он тоном старшего. — Насмотрелся на красавца, теперь копать начнем. Семисучковый, часа два провозимся. Готовь подлуб.

Термины мало что говорили Судских, он постигал их эмпирическим путем. Семисучковый — больших разме­ров, взрослый корень; подлуб — лубок, коробок иод ко­рень. Предстояло еше и сделать его самому. В тайге им попадались по пути прямоугольные срезы коры па соснах, где обязательно стояла чья-то отметина. Товарищ называл копателей по именам, угадывал, чей знак. Теперь Судских сам аккуратно срезал кору и смастерил коробочку.