Набат-3

Гера Александр Иванович

— Это не ваше дело. Эксперимент должен проходить чисто. Назначения прежние, а ко мне Забубённого.

Толмачев сознательно распорядился подобным обра­зом. До встречи с новеньким хотелось хоть что-то узнать о нем - обычная защитная реакция при встрече с силь­ной натурой, чтобы не попасть под се обаяние, а что но­венький натура сильная, Толмачев теперь не сомневался. Обычно работники секретных служб зря не наговаривали на доставленною пациента. За бытность Толмачева на посту главврача закрытого спецучреждения особых паци­ентов перебывало больше десятка, и каждый попадал в разряд особых не зря. Их доставляли без документов, пол вымышленным именем чаще всего,

и сам Толмачев в бе­седах с такими устанавливал, кем они были в прежней жизни. Некоторых он узнавал, виденных до встречи здесь на экране телевизора или на фотографии в газете. Особый статус самого Толмачева пе позволял делиться впечатле­ниями нигде, иначе, он понимал трезво, его не просто вышибут со службы, а и в землю вобьют по самую репицу. Пусть времена меняются, сыск вечен, а в подтверждение тому оставались спеплечебшшы. Дантесы оставались за­бытыми, графы и графини Монте-Кристо отверженными, их приюты закрытыми, а жизнь текла мимо без их учас­тия. Люди мало задумывались, куда девались прежние ге­рои, вспыхнувшие молниями над ними. Где Оболенский, где Казан ни к? Ага? Да живут где-то. Ага... Молнии путают обывателей. Конечно, оно приятно посудачить о гряду­щей буре, а то и себя причислить к буревестникам, пока не каплет, ('овеем уныло без освежающего дождя, зато портки сухие. Толмачев изредка посмеивался про себя, что мог бы взбудоражить обывателей признаниями, но он охранял тайну, причисляя себя к неприкасаемым. Тем и жил, не страшась перемен, как паук в укромном местечке, поджидая новую жертву. Пусть Луцевича пучит от заслуг, а его дело терпеливо дожидаться: не сверзится ли новояв­ленный Фаэтон с небес прямо в распахнутую паутинку? Вот тогда и поговорим, кто удачливее. Очень поговорим!

Забубённый появился в кабинете как всегда: будто от­делился от двери и застыл недоуменно — чего это я тут забыл?..

— Как самочувствие, Наполеон? — задал участливый вопрос Толмачев, маю заботясь о самой участливости.

— Сами знаете: между хреново и очень хреново.

— Из Африки уже вернулись?

— Вчера. С первым гвардейским батальоном.

«'Так, — вычислил Толмачев, — новенький уже про­явился, работу с Забубённым начат».

— Теперь в консулы, там и в императоры?

— Наполеонов без меня хватает, не хочу.

«Уважает новенького», — отметил Толмачев. Спросил

прямо:

— Нове-нький не мешает?

— У нею свои проблемы.

— Сир, а что это лицо у вас постное, пе подлянку ли замыслили?

— Не до подчяпок мне, какие подлянки! — прореза­лось живое в Забубённом. — Отмените этот аспидный, сил нету!

— Как? Не отменили мезаиам? ~ изобразил искренность Толмачев. — Батюшки! Что же вы молчите? Сегодня же пе­рестанут колоть вас мезаиамом. А соседу вашему я, пожатуй, назначу... дня начала френолон. Только для начата...

Забубённый ухом не повел, хотя за бытность свою здесь назначение многих препаратов знал неплохо от медсес­тер. Френолон заставит соседа ощутить страх, он станет метаться по палате, ему запретят прогулки, а потом зако­лют аминазином. В результате через месяц превратят со­седа в тряпку, ветхую и никому не нужную. В том случае подобное с ним произведут, если поступила команда из­вести пациента. Знал Забубённый такие случаи, сам про­шел -этот этап. Теперь он никому не опасен, значит, пе ,нужен. Глядишь, скоро выпустят. Как прошедшего школу псих-Беломорканала. Он неотрывно смотрел rокно. Оно в кабинете главврача пе забрано решеткой, перед ним мо­лодая липка. К осени ее листья палились янтарным золо­том. Манят сладко, как мед...

В

первые свои дни в психушке-Забубённый сделал по­пытку взлететь ласточкой в это окно. Полет прервали сра­зу и познакомили с аминазином. Это не мед...

Толмачев определился дчя встречи с новеньким и отпус­тил Зубубснного, ласково заверив об отмене всех сильнодей­ствующих препаратов. Чтобы он приглядывал за новеньким.

— На всякий случай, — добавил Толмачев. Забубённый этот случай уяснил и кивнул знаком понимания задачи.

Обычно пациенты входили к Толмачеву в сопровожде­нии одного, а то и двух санитаров, а тут новенький по­явился сам, остановился в дверях с немым вопросом. Тол­мачев вздрогнул, не ожидал такого.

— А санитары? — вкрадчиво спросил он, выгадывая время.

— Остались там, — просто ответил новенький и кив­нул за спину.

Толмачеву не понравилось, как изучал сто новенький. Так обычно он разглядывал пациентов.

— Проходите, садитесь, — справился с собой Толма­чев, жестом указав на стул рядом со столом. Взялся за авторучку, хотя минуту назад писать не собирался. При­ходилось собираться с мыслями, случай незаурядный.

Он успел разглядеть новенького. Небольшой, по, глав­ное, чистый лоб, серые внимательные глаза. 11о опыту свое­му Толмачев убедился, что такие глаза вполне сходят за эк­ран компьютера, выдающего решения, но никак не за книж­ку для чтения натуры. Он стушевался от взгляда новенького. Такими пе владеют супермены или вожди, у них тренаж, имидж, если хотите, у новенького другое — заря жен н ость свыше. Опытом чтения такой информации Толмачев не об­ладал и чувствовал прилив раздражения.

— Ну-с, — отложил он авторучку, заставив себя сосре­доточиться. — Как мы себя чувствуем? Жалобы есть?

— Это серьезный вопрос или из вежливости? — Воп­рос на вопрос. — До прибытия сюда мое здоровье было вполне нормальным. Если со мной не станут обращаться, как с моим соседом, надеюсь остаться в полном, здравии.

— Ну-ну-ну! — услышав осмысленную речь, запротес­товал Толмачев и начал открещиваться, махая руками. — Дорогой мой, давайте заниматься каждый своими делами.

— Это какими же? — спокойно разглядывал em но­венький.

— Я буду назначать лечение, а вы исполнять, я буду задавать вопросы, а вы отвечать. Надеюсь, вы понимаете, в какое заведение попали? — стер улыбку Толмачев, он оправился. — Миндальничатьни с кем пе собираюсь. Имя, отчество, фамилия?

Он впервые лак в лоб спрашивал пациента. По непи­саным правилам, если в лечебницу попадал пациент без сопроводительных документов, выяснять подробности пер­сонал не имел права. Чего вдруг понесло Толмачева, за­щитная реакция сработала или желание принизить новень­кого, только он рисковал.

• — Запишите: Иванов Иван Иванович. Или что-то вроде.

— Я не понимаю вас., — насторожился Толмачев. Пой­мал мысль, что он когда-то уже пресмыкался перед этим человеком.

— Вы нарушаете порядок, — оставался спокойным пациент. — В свое время я курировал ваше заведение и знаю, как это делают. Давайте продолжать в том же духе.

Главврача ставили на место, и кто?

Что ж, — сказал он, опершись обеими руками на стол. — Тогда па сегодня достаточно. Женя! — крикнул он в орди­наторскую по соседству. Вошла Сичкина. Аминазин через день, френолон, неделя постельного режима и пере­вести в одиночку. — И посмотрел на новенького с усме­шечкой, означавшей одно: там слов не тратить по-пусто­му, где можно власть употребить.