Набат-3

Гера Александр Иванович

Вавакина, когда его душа пела и ноги рвались к име­нитому профессору, неожиданно остановил вызов к шефу. Обычно они обсуждали задание по телефону, могли не видеться и три дня, и педелю, только в экстраординарных случаях шеф желал лицезреть его у себя в кабинете. Впол­не логично, что именно такой случай нагрянул в самое неподходящее время для Вавакина.

Случилось страшное. Но в России. А это существенная разница но сравнению с остальными странами. В России если кто и.крикнет «Бомба!», менталитет, что в переводе означает обычный люд, сначала постарается

убедит ься — где бомба? Голосовать и усаживать себе па голову юродивых — это запросто, а бомба... надо посмотреть, не обманывают ли?..

Случилось следующее, отчего Дума пришла и негодо­вание: пока менталитет и иже с ним отдыхали в выход­ные, президент очнулся от дремы и отправил весь кабинет министров в отставку, закатилось солнышко на плеши мальчика Сирожи Кириенки. Мало кто верил в возмож­ности этого шустрого комсомольского говоруна, мало кто верил и возможность этого яблочка вызреть в суровом климате конца века. Уж больно кислый фрукт среди бере­зок средней полосы. Пахана Черномырдина смололи в муку, а гут какой-то С и рожа, плешивый мальчик...

Вавакин, как думающий человек, выбор президента не одобрял, когда тот мытьем и катаньем, но поставил к рулю своего нахимовца. В штормовом-то море? Со скрипящи­ми и рвущимися снастями, когда палуба готова провалиться в трюм? Воистине пал уду рок — оценила поступок Ельци­на Россия. И когда? Когда страну лихорадит, а коммуня­ки полны решимости из осеннего народного протеста ус­троить бунт, а там и переворот! 11олудурок — ого не звание, это состояние серого вещества мозга при общей серости особи: что ни сделает такая особь, все плохо. А Вавакину позарез надо быть у профессора Христоумова!

— Шеф, если нашу встречу сместить на пару часов позже? — упрашивал по телефону Вавакин.

— О чем ты, Андрей Андреевич? — возмутился шеф. — Страна стоит на ушах, а ты в делишках закопался? Кончай это! Нас кормят для постоянной готовности, чтобы в нуж­ный момент мы были в нужном месте. Уяснил?

— Иду, — со вздохом разочарования ответил Вавакин. Когда он появился пред очами шефа, тот еще хранил воз­мущение.

— Садись, — хмуро велел он. — Вот какое дело. Сегод­ня президент будет предлагать Черномырдина па пост пре­мьера. Надо пробить его во что бы то ни стало.

— Это сверхзадача, — отрицательно покачал головой Вавакин.

— Знаю, — хмуро пожевал шеф губастым ртом, выдер­живая паузу для весомости. — Надо. Приказ не обсуждают.

— О хо-хо. — вздохнул Вавакин. — Как? Допустим, жириновцы не против, эти станцуют что скажут. Поторгу­ются и согласятся. Всех марксистов можно уговорить по­полам напополам, в душе они все жириновцы, халяву обо­жают. Независимых откупим поодиночке, но как быть с яблочниками? В их партийной кассе деньги есть, сейчас они независимы и выступят против единым строем. Гри­шу не купить, достать нечем.

— Постой, — останови;! шеф. — С первого захода, знаю, ничего не получится, но готовь второй тур сразу.

— А третий заход будет?

— Сомневаюсь.

Наш полудурок стал трусоват. Сдает. Всех сдал, союзников не осталось. Не пробьет Черномыр­дина — хана всей его семейке вместе с прихлебаями.

— Да и хрен с ними! Кому не ясно, шеф, что не про­держится он до выборов? Баба с возу, кобыле легче. Про­ще пропихнуть Черномырдина в президенты, чем затевать тяжбу с его премьерством и утопить до выборов.

— Думаешь, ты один такой умный? Пробить Черно­мырдина надо.

— А вам-то что о г этих хлопот? Ну, марксисты придут. Не семнадцатый год, красного террора не случится. Мне лично что красные, что белые, на спокойную старость хватает.

Не скажи.
– хмыкнул шеф. — Хоть и собратья по партии, а долго они при власти не удержатся. Подожмут их националы, а это нежелательно при нынешних време­нах и достат ках.

— Какая разница? У националов сплошь бывшие ком­муняки.

— И обиженные прежними властями, — поднял указа­тельный палец шеф.
– - Какая разница, говоришь? Боль­шая. Один пердит, другой дразнит. Тебя, может, обойдет чаша сия, а мне, еврею, испить ее придется.

— Какие глупости! — нее свое Вавакин. — Везде быв­шие русские и бывшие коммуняки, кому вы нужны?

— Еще как и еще кому, — закивал шеф часто.. — У националов одна красная тряпка вместо знамени, где на­чертано: «Бей жидов, спасай Россию!» На них они отыг­раются всласть. Фашизм в окно стучится, и другого спо­соба сплотить народ в стадо нет, а уж моя фамилия в черный списочек занесена. Тебе — да, что красные, что белые, а я на своих не надеюсь. Ни на тех, ни на этих.

Те не примут, эти сдадут. Поэтому, пока я тебя корм­лю, надо пробивать Черномырдина. И зря не думай, что это мои проблемы, а ты в стороне. Ошибаешься: мы_мо- жсм состоять в любой команде, но питаемся из одного котла, и твоя ложка не меньше моей.

Шеф посмотрел на Вавакина со значением, потом взял со стола пакет и протянул Вавакину, говоря:

— Лети во Франиию с этими бумагами. Самолет се­годня вечером. В Ле-Бурже тебя встретят-. На словах пере­дай: ситуация выходит из-под контроля, резервы исчерпа­ны, ни Лебедя, ни националов нам самостоятельно не остановить. Возвращаешься ночью и с утра окунайся в дело по водочной монополии. Гам сотоварищи крепко на­следили, так будет повод держать их на крючке. Мне, сам пойми, туда соваться нечего, а тебе и самое дело, и при­быток...

«Прекрасно, — подумал Вавакин. — До рейса вполне успею к Христоумову. Глядишь, окрыленный полечу».

У себя он сразу распорядился:

— Эля, забери в департаменте билет на мое имя в Па­риж, завези ко мне домой, а я пока кой-куда отъеду.

— Опять в Париж... А меня не берете, — надула губки Эльвира. — Тоська с вами каталась и в Брюссель, и в Лон­дон, а я только в Испанию. Нечестно, Андрей Андреевич.

— В следующий раз полетишь. Я к утру назад буду.