Набат
Шрифт:
— В городе собирают деньги для фронта.
— А я думал, ты приглашаешь меня на кувд… Деньги, говоришь, в городе собирают?
Муртуз уперся руками в высокие колени, кряхтя, поднялся и прошаркал в саклю.
От дома к дому Дунетхан обошла аул и только Джамботову калитку миновала. Но чем дальше уходила от нее — тем короче становился шаг. Собственно говоря, то, что случилось в ту далекую пору, — их личное дело, а сейчас…
Вернулась, постучала. Под навесом лязгнула цепь, и отозвалась собака: лаяла, пока не выглянула хозяйка.
— Это ты? Какой бог взял тебя за
Ни с того ни с сего слезы подступили к горлу Дунетхан, и, чтобы не расплакаться, она задышала чаще, глубже.
— Войди, я одна. И умирать не умираю, и здоровья бог не дает. Знала бы я, за что такое наказание… Заходи.
— По делу пришла к тебе, — произнесла Дунетхан. — Деньги собираю для фронта.
Разенка замахала руками, словно ворона крыльями.
Вспотело у Дунетхан лицо. Слова хозяйки слышались, как будто шепот из-за толстой каменной стены. Повеяло холодом, стало зябко.
— Ты собираешь деньги? А что подумают о тебе старшие? Ты коммунистка? Как меняется время.
Возмутилась про себя Дунетхан, вскинула голову, увидела бледное лицо Разенки и все же сказала, вложив в слова всю горечь, накопившуюся против Джамбота.
— Вокруг горе, а тебя чужие слезы не трогают, Разенка. Было бы тебе хорошо…
— Да что ты, я… Сколько надо? — хозяйка спрятала глаза: — Вот придет Джамбот, деньги у него.
— Деньги нужны сейчас. На фронте не будут ждать, пока придет твой муж. Поняла? — сурово прозвучал голос Дунетхан. — Твой муж у тебя под боком, сходи к нему. Это наши сыновья на войне.
— Что ты такими глазами смотришь на меня? Разве я твоих сыновей отправила на войну? И мужа ты зачем моего трогаешь?
Обида за сыновей, за Хадзыбатыра сменилась гневом, но не смогла она произнести и слова, решительно пересекла гладкий чистый двор, и напрасно ее окликала хозяйка: не оглянулась. Пусть знает, что фронт обойдется и без ее денег.
Пришла домой, сложила деньги, пересчитала, потом взяла тетрадь и записала в нее всех аульцев, кроме Джамбота, а под колонкой цифр вывела крупно: «33 550 рублей». Завернула деньги в передник вместе с тетрадью, прижала к груди. «Отнесу, может, пришел Тасо? Я бы и сама отправилась в район, но кто меня знает там?» — Дунетхан собралась выйти, да на дворе послышались шаги, она распахнула дверь: за порогом стоял Джамбот.
— На возьми.
Он протянул две тридцатки. Уже пошел было, но оглянулся.
— Смотри, не забудь внести в список.
Что-то вступило в спину, и она не смогла сдвинуться с места, догнать его, крикнуть в лицо: «Подлец!»
Сумерки быстро заполнили ущелье. От быстрой ходьбы в гору и волнения пылало лицо. Застать бы бригадира!
В кресле, свернувшись калачиком, спал Алибек. Бесшумно, на цыпочках, прошла она к столу, положила на самый край сверток с деньгами, постояла, потом передвинула на середину, ближе к Алибеку, и также мягко ступая, вышла. На пороге стащила с головы косынку.
Поздно вечером в калитку постучался бригадир, называя по обычаю имя хозяина дома.
— О Хадзыбатыр, выйди, если ты дома!
Дунетхан еще не спала:
— Прости, что пришел в поздний час.
Тасо стоял на улице и говорил нарочито громко:
— На столе я нашел деньги. Спасибо! Не будь тебя, наверное, опозорились бы цахкомцы перед всем районом. Вот что, я сейчас отправлюсь в райком, а ты завтра скажи Амирби, пусть перегонит молодняк на южный склон, там трава сочнее. Присмотри и за Алибеком. Одним словом, — остаешься за бригадира.
— Я?! — только и смогла произнести Дунетхан, чувствуя, что у нее не хватает дыхания: она растерялась.
— Ты, конечно, ты… У меня для тебя радость, Дунетхан. Письмо от Асланбека пришло. Прости, раньше тебя прочитал. Молодец он у тебя.
— Ой, — невольно вскрикнула женщина.
Прижала письмо к сердцу, заплакала.
Давно стихли шаги бригадира, а она все еще стояла завороженная, шептала:
— Родной мой…
Села к столу, выкрутила фитиль в лампе, стала читать:
«Здравствуй, нана. Сначала о себе. Все хорошо, не беспокойся. Учусь воевать. Трудно, но привыкаю. Жаль, что не встретил Буту. Напиши мне, что нового в ауле, нет ли писем от Буту, братьев моих? С тем до свидания. Передай приветы всем. До скорой встречи, Асланбек».
Сложила треугольником письмо, нежно погладила горячей ладонью, поднесла к губам, поцеловала.
Ночью прошел дождь. Чтобы не сорваться вместе с конем с мокрой крутизны, Тасо отправился в райцентр пешком. На рассвете он добрался туда, но едва вступил в улицу, как почувствовал слабость.
Очнулся уже на земле у канавы. Попытался встать, но не смог.
Пополз на четвереньках.
Надо!.. Все труднее дышалось. Опустил лицо в ручеек. Как он журчит весело! Ему нет дела до войны.
Умылся… Пил жадно, большими глотками. Как будто вновь родился на свет. Переполз к дереву, обхватил ствол руками, отдышался.
«Встать!» — приказал он себе.
Встал.
Услышал рядом с собой чей-то голос.
— О, хороший человек, что с тобой?
— Помоги, — простонал Тасо и упал.
— Тасо! Это ты?
Успел шепотом сказать:
— В райком…
С помощью колхозного возчика вошел в райком. В приемной секретаря никого не было, и он решил: или опоздал, или Алибек что-то недопонял. Вот передаст деньги и зайдет в больницу. Только бы не закашлять. Першило в горле. Пожалуй, пешком ему не добраться домой. Попросить бы коня. А у кого? Опустился на стул и почувствовал боль во всем теле, поднял глаза на возчика, перевел дух.
— Спасибо, езжай.
— А ты… Как оставлю тебя?
— Ничего, спасибо тебе еще раз.
— Ну смотри, — проговорил возчик. — Эх-хе…
Не успел Тасо сесть, вытянуть ноги, как открылась обитая дверь и появился дежурный по райкому.
— Здравствуй.
Тасо попытался привстать, но не смог. Дежурный пожал ему руку:
— Что с тобой?
— Ничего.
— Ты весь позеленел.
— Две ночи не спал.
— А-а, ну мы тоже забыли, что такое сон.
— Цахкомцы деньги прислали, кому сдать?