Набат
Шрифт:
— Дорогие воины! Разрешите приветствовать вас от имени артистов Московской эстрады и пожелать…
Новые жаркие аплодисменты не дали ему договорить, и он, призывая к тишине, замахал рукой:
— И пожелать вам скорой победы над проклятым во веки веков фашизмом!
Медленно раздвинулся тяжелый занавес. На пустой сцене одиноко стоял рояль, напоминавший черного жука.
— Поет заслуженная артистка…
Она вышла из-за кулис: высокая, полногрудая. На декольтированном черном
— Русская народная песня «Вот мчится тройка», — объявил ведущий и поспешил к роялю.
Неожиданно среди концерта Асланбек, вспомнив о друге, встал. На него зашикали. Не обращая внимания на возмущение, он, работая локтями, упорно пробивался вперед: «Где он бродит? От меня что-то скрывает».
На улице постоял, поежился от холода. Пожалел, что оставил, сам не зная почему, интересный концерт. И все из-за этого Яши. Никак не мог сообразить, в какой стороне его искать. Вдруг его слух уловил приглушенные голоса, присмотрелся: в углу открытой веранды стоял Яша, прислонившись плечом к стене, перед ним Галя.
— Сколько вам лет, Яша?
— А что?
— Балагур вы несчастный.
Девушка посмотрела на Яшу с укоризной.
— Вот так всю жизнь! Люди всегда думают, что мне очень весело. Галя, Галя… У Яши не лицо, а смеющаяся маска, а душа его горько плачет по Одессе. Запомните, чем сильнее Яша смешит людей, тем горше ему самому.
— Простите, Яша, если это так.
Раздался звук, похожий на сухой треск, как будто сосулька упала с высоты.
— Как вам не стыдно!
Галя оттолкнула одессита.
Асланбек готов был броситься к ней, обнять, сказать теплые, ласковые слова. Какая она молодец!
Галя повернулась, чтобы уйти.
— Постойте, — в Яшином голосе мольба.
Асланбек попытался вернуться в клуб, но его окликнули.
— Бек! Убиться, если это не князь крадется. Иди сюда!
— Душно там, вышел подышать, — попытался оправдать свое появление Асланбек.
— Чтобы я так жил, если ты не искал меня. Только сумасшедшие да князья кавказские считают на небе звезды, — проговорил Яша безразличным тоном, но Асланбек понял, что он недоволен.
— Ребята, проводите меня, замерзла, — жалобно попросила девушка и первая взяла Яшу под руку.
Издалека донесся гул. Летели самолеты. Чьи? Прожекторы лихорадочно шарили черное небо. Грохнули зенитки.
В небе вспыхнуло зарево, и где-то за поселком ухнуло, тряхнуло землю под ногами.
Стояли молча. И мороз не щипал.
— Закурить бы, — нарушил молчание Яша.
Прожекторы изрезали небо. Еще раз ухнуло, теперь уже совсем рядом. Асланбек стиснул кулаки. Было жутко оттого, что не видно самолетов.
— Ладно,
Возвращаться в клуб у Асланбека не было желания, и он собрался уже идти в казарму, как из мглы появилась женщина в длинном пальто, валенках, прошла близко, чуть не задела его, почему-то засмеялась.
Асланбек присмотрелся, узнал в ней официантку. Кажется, ее звать Клавой. Она подтрунивала над ним, когда он неумело чистил картошку и порезал палец. Сам не понял Асланбек, почему попытался удержать ее.
— Хочешь проводить? — она взяла его под руку.
И он безотчетно, покорно пошел…
В комнатушке было тесно. В углу стояла кровать, у окна кушетка, между ними — этажерка, над ней — репродуктор, посреди комнаты стол, а на нем зажженная керосинка, у выхода, на скамейке, возвышалось ведро.
Потоптавшись, Асланбек отступил к выходу, но хозяйка встала в дверях.
— Побудь в тепле, — голос просяще-ласковый.
— Скоро отбой, — слабо возразил он. — Нельзя.
А самому не хотелось выходить: в казарме неуютно…
— Испугался старшины.
Это был вызов, он вернулся к столу, протянул к керосинке руки. Перед глазами встала Залина, и он снова посмотрел на дверь.
— Подожди, сейчас отец со смены придет, чайку погоняем.
Загремела чашками, расставила на столе. На блюдце кусок сахара с ноготок, ломтик хлеба.
— В другой раз.
— Ну иди, служба, — усмехнулась она.
Не успел он шагнуть к выходу, как за дверью загромыхало.
— Отец, — обрадовалась Клава.
Открылась дверь, и в комнату ввалился мужчина в шубе, на двух костылях.
— Входи, входи, морозу напустил, — заторопила его дочь.
Вошел, протер глаза, огляделся, увидел Асланбека.
— А, гость, — громыхнул он костылями. — Ну, здорово! — сильно тряхнул руку Асланбека. — Будем знакомы. Андрей. Садись, в ногах правды нет.
Успел заметить Асланбек, что у него вместо правой ноги — обрубок.
— Величать тебя как?
— Асланбеком меня зовут.
— Как ты сказал? — переспросил хозяин, усаживаясь на табуретку. — Прости, браток, не по-нашему, потому не понял.
— Асланбек.
— Не русский, выходит?
— Осетин.
— Не слышал про вас.
Дочь стянула с отца шубу, повесила в углу, а костыли сам приткнул к столу.
— Дочка, а ну угощай, — отец положил на стол руки, скрестил пальцы. — Вот так-то.
Пили кипяток без заварки.
После третьей чашки Асланбека разморило, и он, отдуваясь, вытер лоб и решительно скинул шинель. Разговорился хозяин:
— Пей, в окопе вспомнишь, — пожалеешь, что отказывался. На фронте был?