Начальник милиции. Книга 6
Шрифт:
Поэтому я решил действовать своими силами. Как говорится, кто не рискует, тот не варит сгущёнку.
Я быстренько придумал себе повод смотаться в управление, якобы нужно подписать кое-какие бумаги. Для верности накатал рапорт на капитальный ремонт здания ГОВД.
Писал его, конечно, не от души, но с такой скоростью и уверенностью, что мог бы и сам поверить в его важность.
Мол, скоро морозы, а ГОВД наш — что шалаш. Надо менять старые чугунные батареи. Протекают редко, но забиты ржавчиной по самую завальцовку и почти не пропускают горячую воду.
Конечно,
С утра засветился в канцелярии главка, в тыловом подразделении, даже заскочил к кинологам. Взял у них кое-какую методическую литературу под грифом «Для служебного пользования», чтобы уж наверняка.
И тогда, натерев свою легенду до блеска, я вышел из здания и сел в служебную «Волгу».
Проехал пару километров, крутанулся пару раз по городу, чтобы примелькаться, и остановился возле городской библиотеки.
Старая, жёлтая, как колобок, она торчала на краю заснеженного сквера, будто её поставили тут ещё в царские времена и забыли снести.
Именно здесь должна была состояться встреча Камынина и продажного тыловика из Угледарского УВД.
Даже странно, подумал я, ловить будущего полковника Федеральной службы исполнения наказаний вот так — на шапках. Мелко плавает Гурьев. Но это пока он молодой, потом раскрутится. Не зря его Хозяином называли. Только я в этот раз не дам ему раскрутиться.
Я опустил козырек на лобовом стекле и прищурился.
Вот к скверу подъехала «двойка» — жигулёнок-универсал, цвет грязно-серый, как позапрошлогодняя солома. Багажник у неё вместительный, как раз для перевозки ворованного. Следом подкатил жигуль, «шестёрка» Камынина. Смотрелась намного презентабельнее — вычищенная до блеска, как любимый трофей фарцовщика.
А вот «двойку» было даже жалко — ржавые бока, облезлая краска, явно маскировка, чтобы не привлекать внимание компетентных органов.
Но я знал Гурьева. Этот тип любил роскошь, только сейчас ей не побравируешь, вот и ездит пока на тарантайке, терпит, ждёт своего часа.
Машины остановились почти вплотную друг к другу. Из «шестёрки» вышел Эдик — уверенный, с привычной прохиндейской улыбкой, будто у заправского каталы. Из «двойки» — Гурьев. Узнал его даже издалека: походка вразвалочку, будто на флоте служил и привык сопротивляться качке. Голова вскинута, взгляд надменный — смотрит сверху вниз на всех, будто уже не лейтенант, а целый генерал.
Ну всё, гад, попался. Пора.
Я уже взялся за дверную ручку, чтобы выйти, не спеша двинуться к ним…
Как вдруг из «двойки» следом вылез ещё один человек. Я остолбенел.
Твою дивизию!
Моя челюсть медленно поползла вниз. Я не поверил своим глазам. Это был мой отец. Настоящий отец, из моей прошлой жизни.
Глава 14
Несомненно, это был он.
Отец.
Невысокий, но жилистый, крепкий, как корень старого дуба, чернявый, с ясными, открытыми людям глазами. Вельветовый костюм сидел на нём идеально,
Меня будто молния прошибла, сердце замерло. А затем забилось быстрее. Во рту пересохло, язык прилип к нёбу. Это невозможно.
Сон, бред. Мой отец… жив?
Он погиб… В прошлом году. 25 октября 1977-го. Грузовик. ДТП. Закрытый гроб. Мы не простились. Я тогда был пацаном, всего чуть больше десяти лет отроду, только слышал, как мать рыдала в подушку, а взрослые шептались, качая головами. А теперь… он стоит передо мной. Не призрак. Не видение. Самый настоящий. Живой!
Я что-то изменил? Реальность подправил? Мое попадание не только изменило настоящее, но и как-то повлияло на прошлое? Или изменения здесь вообще ни при чём, а я попал в немного другую ветку реальности? Голова кругом, не знаю. Но не это сейчас важно, главное, что моя семья еще жива…
Я помнил тот роковой день, когда мать, бледная, как мел, с запавшими глазами, сказала мне: «Папы больше нет». Я помнил, как её голос срывался, как дрожали руки, когда она гладила меня по голове. Я тогда спрашивал подробности. «Как? Что случилось? Где?» Мать в ответ молчала. Опускала лицо в ладони и тихо всхлипывала. Со временем я перестал расспрашивать, но чувство, что в этой истории что-то не так, осталось.
Теперь он стоит рядом с Гурьевым. Меня словно обдало холодом. Планы изменились мгновенно: Гурьева я брать не буду, пусть пока гуляет. Сейчас главное — отец. Главное — узнать, что происходит, и убедиться, что он останется жив. Он должен жить, потому что его смерть тогда просто-напосто перевернула нашу жизнь.
После похорон мать сломалась. Она никогда не жаловалась, но я видел, как по ночам она сидела в темноте на кухне, обхватив голову руками. Потом начались проблемы с сердцем: кардиомиопатия, как говорят — болезнь вдов. Болезнь тех, кто теряет самое дорогое и не знает, как дальше жить, не может оправиться от удара. Врачи говорили: надо лечиться. Она в ответ только качала головой: «Саша, мой муж, меня уже там заждался».
А потом пришли девяностые. Жёсткие, хищные, беспощадные. Лекарства стали дорогими. В бесплатных больницах её гоняли по кабинетам, никто не хотел ставить инвалидность — тогда хоть что-то бы досталось бесплатно. Она не могла работать, сидела дома. Я — мог. Я устроился охранником в ЧОП, где платили «живыми» деньгами. Брал смены одну за другой. Копил на операцию.
Но… просто не успел. Очередная ночная смена. Утром я вернулся, а в квартире уже топтался участковый. Обычная процедура. «Во сколько обнаружили тело? Кто последний её видел?» Соседки в платках у подъезда ахали, шептались. Она умерла ночью, одна. Пыталась дотянуться до телефона, вызвать скорую. Не успела — сердце подвело.
Участковый забрал тело на вскрытие, а я пошёл пить. Засел в какой-то вонючей забегаловке. Передо мной стояла бутылка водки, она пустела, но я не пьянел. Только смотрел в одну точку, чувствуя внутри ледяную пустоту.