Надежда Тальконы
Шрифт:
— Ничего себе! Вот уж не поверю, что ты умудрился натворить это лишь сейчас. И чем таким ты вчера дома занимался?
— Песок на заводе разгружал.
— Ну, знаешь ли… Смой кровь.
Он подчинился.
— Покажи ладони.
Показал.
— Да! Гоже! — и тихий, с металлом в голосе, приказ: — А ну, марш из-за весел!
— Но…
— Быстро!!!
И, поменявшись с ним местами, стала сильными гребками разворачивать лодку к берегу. Кадав готов был сгореть со стыда. Он чуть не плакал. Сесть за весла ему так и не дали до самого берега.
Рэлла Тальконы обернулась к служанке:
— Приедем, возьмешь
И всю прогулку Кадав ходил на шаг позади, чувствуя, что виноват беспредельно. Ему доверились, а он… О, Защитница, не оставь своей милостью!
И вечером, получив разрешение быть свободными, лежал на кровати в одной на двоих с Бернетом комнате справа из прихожей Рэллы Тальконы (Дверь слева вела в комнату Альгиды.)
Он пристыжено молчал и внимательно разглядывал у себя на левом запястье джанерский браслет незнакомой конструкции. Как им пользоваться парням объясняла Альгида, на руке у которой был в точности такой же браслет. Она рассказала, что такие браслеты во дворце кроме императорской четы еще у телохранителей его Мудрости Алланта и Праки Найса, чтоб, при случае, всегда была возможность связаться друг с другом.
11
К празднику готовились заранее. Альгида уже дважды упрашивала свою Праки принять модельеров, чтоб обсудить детали платья для торжества.
Перед самым праздником на прием попросился старый ювелир и принес роскошный комплект давно обещанных украшений в дополнение к уже подаренным серьгам: два браслета, колье и диадему, сделанных в стиле детского амулета Надежды, который она так и продолжала носить. Та же тема — синего цветка, посвященного Защитнице.
С утра планировалась Торжественная служба в главном Храме Талькдары, а затем праздничный прием во дворце. Отныне Аллант становился законным Императором Тальконы.
И он вместе с Найсом старался примерно объяснить Надежде, как именно будут проходить события этого дня, чтоб ей было легче ориентироваться в напряженной обстановке и напоминал, ЧТО ИМЕННО в какой ситуации ей нужно будет говорить или делать. Она ощутимо злилась, хотя и пыталась сдерживаться. Все эти церемонии были ей поперек горла.
День коронации выдался, как на заказ, тихий и солнечный. Храм был переполнен. Люди стояли вплотную друг к другу, по видимому, заняв места еще с самого рассвета.
Надежда, ступая на шаг позади второго телохранителя Алланта, прошла по узкому проходу, оставленному специально для них, к алтарному возвышению. Справа на нем, окруженная сотнями еще не горящих светильников, стояла статуя Защитницы. Место слева было предназначено для Императора и Рэллы Тальконы. Именно отсюда, обращаясь к своему народу, Император должен был произнести традиционную молитву. Так было принято.
Но сегодня храмовый праздник Защитницы совпал с восшествием на престол нового Императора. И люди ждали, когда из его уст начнут звучать торжественно произносимые слова, с детства памятные каждому тальконцу.
Надежда, незаметно оглядывая толпу, с удивлением заметила в первом ряду, справа, знакомую, восторженно-счастливую мальчишескую рожицу.
Парнишка, в неизменной оранжевой джанерской куртке, из-под которой, впрочем, выглядывала чистая белая рубашка, стоял рядом с высокой худощавой женщиной одетой в традиционную светло-кремовую
Надежда задержала на ребенке взгляд чуть дольше, чем требовалось. Парнишка заметил это и, забыв выдохнуть, начал с отчаянной радостью махать над головой правой рукой. Надежда улыбнулась в ответ и, на секунду прикрыв глаза, показала, что видит его. И он, счастливый, стал настойчиво дергать мать за рукав. Как же, сама Рэлла Тальконы заметила его и поздоровалась!
А еще ближе к ним, почти у самых ступеней, стояло легкое, плетенное из двуцветной (коричневая с белым) лозы, кресло. В нем сидела, напряженно подаваясь всем корпусом вперед, слепая, преклонных лет женщина, а по бокам стояли два сильных молодых мужчины. Надежда и ее узнала и даже вспомнила имя — Шигила. Именно она гадала им с Аллантом в этом же храме шесть лет назад. И еще одно знакомое лицо мелькнуло в первых рядах толпы — старый священнослужитель.
Служба показалась Надежде бесконечной. Новая, теперь уже полностью законная Рэлла Тальконы, (никуда не денешься!) уже устала неподвижно стоять, сохраняя гордо-торжественное выражение лица.
Но вот, наконец, и все. Теперь, если верить сценарию мероприятия, Алланту осталось лишь зажечь свой светильник от единственного на сей момент огня во всем огромном храме, горящего в чаше у подножия статуи Защитницы. От него зажгут светильники все остальные тальконцы и дружно, всем храмом, вознесут финальную благодарственную молитву Защитнице. И тогда можно будет, наконец, покинуть весьма душный от скопления людей храм.
Старый служитель сделал чуть заметный знак рукой, и девочка с букетом побежала вперед, чтоб вручить цветы Рэлле Тальконы. Она очень торопилась и, наверное, именно поэтому, споткнулась на предпоследней ступени лестницы и упала. Цветы разлетелись под ноги Императорской чете. Девочка сразу же вскочила, в ужасе глянула себе на ноги, и Надежда, едва ли не скорее ее самой, увидела, что малышка о грань каменной ступени рассадила себе колени. Что обильно хлынувшая кровь уже успела дотечь до гольфов, особенно ярко выделяясь на белом. Девочка готова была вот-вот расплакаться и уже, испуганно расширив глаза, начала медленно открывать рот. Надежда среагировала быстрее. Она метнулась вперед, мгновенно присела возле девочки, закрыла своими ладонями разбитые колени и зашептала так, чтоб слышала только перепуганная малышка:
— Тихо, тихо, маленькая, не плачь. Только не плачь. Сейчас все пройдет. Сейчас не будет больно. Сейчас… сейчас… я быстро… Ведь уже не больно? Нет? Ну, что я тебе говорила. — И ей сейчас никакого дела не было, что все взгляды прикованы сейчас к ним. И только Аллант, единственный, понимал, что же на самом деле происходит.
Надежда наконец отняла перепачканные кровью руки от коленей изумленного ребенка.
— Вот видишь, все прошло.
Действительно. Розовая кожица коленей девочки уже не имела никаких следов травмы, и только, не успевшая высохнуть, кровь на коже и белой ткани гольфов подтверждали, что все не было шуткой.