Надежда Тальконы
Шрифт:
Он оказался неимоверно грубым, жадным и ненасытным, жаждущим причинить боль и унижение, если можно было еще хоть немного больше унизить ее сейчас.
Сразу с него Надежда начала стандартный вводный отсчет, пытаясь, пересилив боль и отвращение, сосредоточиться и отключить внешнее сознание. Ей удалось это сделать не скоро и не полностью. Вот оно, отсутствие регулярных тренировок!
Полусон, полубред. Сколько их уже прошло? Трое? Пятеро? Больше? Самых разных: торопливых, жестоких, торжествующих, не совсем в себе уверенных… Все тело — одна сплошная боль. Сверху в залитые слезами глаза, двоясь, расплывчато заглядывает злополучная комета. И неожиданно,
— Рэлла Надежда… О, Небо! Подождите. Отдохните немного. — И колено, осторожно протискивающееся под ее бедро, и быстрые руки с раскрытыми ладонями и растопыренными пальцами под израненную гранями орешков спину. — Отдохните.
Нежданная минута передышки. Через силу шевельнула безжалостно искусанными губами, поражаясь и не веря:
— Кадав? Ты?
Да. Это его жаркое, тесно прижатое, дрожащее тело, предательски напоминающее, что он — тоже мужчина. Что он тоже, больше всего на свете хочет сейчас, как и другие, наслаждаясь, обладать редкостной беспомощной жертвой. Но, ломающий себя, и хоть так, ненадолго, но защищающий свою Праки.
— Я. Простите… Я не смог пробиться раньше. Никак… Простите меня… Потом можете приказать убить меня за то, что посмел к Вам прикоснуться, но сейчас Вам нужно отдохнуть, хоть немного. У меня под маской два инъектора: анальгетик и снотворное. Я сейчас!
— Подожди!.. Кадав… когда-то ты уверял… что любишь меня… Это правда?
— Конечно!.. Простите… простите…
— Хорошо… что ты здесь… Защитнице нужна… добровольная жертва… Помоги мне…
— Нет! Вы что?!
— Мне приказывать… или умолять?… Что ты предпочтешь?… Ты просил меня подарить поцелуй. Ну, так верни его… Или ты уже брезгуешь мной? Здесь, после всех?
— Нет! Но я не могу!
— Можешь! И ведь хочешь!
Она и не думала, что после всего, что сделали с ее телом, сможет почувствовать неистовую трепетную нежность и осторожную ласку, выпрошенную у Кадава. Да еще и сама отозваться не менее пылко, перешагивая через боль, презирая ее. Древний Обряд свершился по всем правилам.
Последнее, что она почувствовала, были два быстрых, почти неощутимых касания кожи плеча. Сработали инъекторы, тут же опасливо убранные верным телохранителем вновь под маску под резинку к вискам.
И дальше — полная тьма. Но проклятое затмение все еще продолжалось.
Кадав, кое-как дохромав до Бернета, молча и не на кого не глядя, торопливо оделся, и уселся на каменное ограждение наполовину вытоптанной клумбы. Безнадежно, отчаянно, спрятал голову в локти, упертые в колени и, сжал ладонями затылок. Бернет растерянно топтался рядом и не решался ничего спросить. Сам был свидетелем того, как Найс рыкнул на его друга, когда тот попросился к своей Праки, обещая имитировать близость, дать отдохнуть и пронести инъекторы. Найс подумав, согласился, и мало того, нашел одному ему известных охранников, чтоб больше не пропустить к Рэлле чужих. После Кадава, разгоряченных желанием посторонних пробилось только двое. Остальные были свои, действительно, только имитирующие Жертвоприношение. В полной темноте не вдруг что различишь. Найс потом клял себя и Кадава, что слишком поздно догадались.
Ничто не может продолжаться бесконечно. Кончился и этот кошмар. Бернет положил руку на плечо друга.
— Все. Кадав, кажется все.
Кадав немедленно поднялся, застонав от боли. Все же ходить босиком по орешкам — удовольствие не из приятных. Хоть маленькая, но плата за кощунство.
Острые
Бернет, болезненно морщась, отворачивался, прижимая подбородок к плечу, продолжая светить другу, разрешенным уже фонариком. Дворцовые охранники оперативно отжали всех остальных, разгоряченных зрелищем. Подогнали поближе фургончик. Наконец Кадав сумел освободить волосы и подхватил свою Рэллу, свою Праки, свою любимую на руки, бережно закутал в поданное Бернетом покрывало и понес к машине. Чтоб никто уже больше не посмел сейчас на нее смотреть.
В фургончике ждала Праки Милреда со своей неизменной девушкой-подручной; внешне спокойная и деловитая, она немедленно стала выгонять всех наружу и, приказывая трогаться.
Кадав, прежде чем вылезти, протянул ей использованные инъекторы.
— Вот. Снотворное и анальгетик. Немного больше часа назад.
— Ты-ы?
— Я.
— Умница. А состав препаратов?
— Не знаю. Нужно у Праки Алланта спрашивать. Это из их десантной аптечки.
— Узнай и доложи мне немедленно! А теперь проваливай! Тебе нечего здесь больше делать.
И бесцеремонно вытолкала его наружу, захлопнув дверцу сразу же тронувшегося фургончика.
Западный материк встречал Ночь Жертвоприношения на два часа позже столицы. Но здесь, религиозные каноны соблюдались еще более ревностно, чем в Талькдаре. Основная масса людей в сгущающихся сумерках тянулась к храму Защитницы. Немногочисленные почитатели Небесного Воина уходили в сторону гор, в свое Святилище.
Туда же от космопорта неслась грязно-желтая прокатная машина.
Трое ее пассажиров, — молодые представители очень богатых семейств, были не в настроении и изрядно подогреты алкоголем. Им сегодня хронически не везло. Хотели гульнуть, оторваться по полной программе в Талькдаре, и, как нарочно… Мало того, что почти новый люфтер последней модной модели взял и сломался, его пришлось сажать в каком-то затрапезном городишке. И пусть пилот был выруган на все лады. Ему даже врезали несколько раз, но люфтер от этого не взлетел, и до утра, уж точно, не взлетит. В столицу они теперь не попадали, а было такое желание. И не только посмотреть, но и, по возможности, принять самое активное участие. С горя выпили еще. Молодая кровь забурлила сильнее. Оставалась последняя возможность — добраться до местного горного святилища Небесного Воина и посмотреть, как здесь будут отмечать Ночь Жертвоприношения его жрецы и поклонники.
Уже почти стемнело, а закоулки проклятого городишки все не кончались. Теперь они и в святилище по времени не попадали. Бесполезно пропадала ночь. И какая ночь!
И когда фары в каком — то переулке вырвали из сумерек одинокую женскую фигурку, друзья, практически не сговариваясь, нажали на тормоза. Хватило минуты, чтобы затащить отчаянно сопротивляющуюся девушку в машину, забить ей в рот кляп из ее же собственной накидки и рвануть прочь.
Если уж они никуда не успели, то нужно по-своему отпраздновать Ночь Жертвоприношения. И пусть Небесный воин будет доволен! Им было уже все равно: молода их добыча или нет, красива или не уродина. Им было даже наплевать на то, что в волосах у нее вплетена розовая повязка невесты. Небо создало ее женщиной, и этого было достаточно.