Наедине с булимией. Обретая себя.
Шрифт:
– и ужасаюсь. Кто я? Чем я живу?
И чтобы как-то зацепиться за этот мир, я ем. Я постоянно ем. Но мое тело не в силах все принять.
Я ем - и все обратно, и снова ем – и снова – там. По шесть-семь раз за день. Я не могу не есть, так
как без еды я сойду с ума. Но я не могу позволить моему телу оставить ни кусочка внутри, оно
отвергает, оно хочет избавиться от пищи с корнем, с желудком и всеми внутренностями.
Все мое существо делится надвое: одна часть живет пряничными съедобными
другая – пустым бездонным серым миром, в котором нет места ничему живому, сытному и
наполняющему.
Мне постоянно холодно и страшно. Я боюсь однажды умереть в этих одиноких стенах огромной
красивой, но бездушной квартиры от постоянных срывов, сердечного приступа или
гипогликемического криза. Чтобы чувствовать себя хоть как-то в безопасности и в компании с кем-
то, я расклеиваю, друг за другом, вырезанные из глянцевых журналов плакаты с изображением
красивых мужчин и женщин. Пусть этот мир станет когда-то моим, я стану его частью – самой
счастливой озаренной частью, и буду жить в нем, словно в том сказочном мире, откуда меня
выгнали пару лет назад.
* * *
Я проснулась ночью и попыталась воспроизвести в деталях свой странный сон: я находилась
внутри себя самой и усилиями рук и ног пыталась расширить окружающие меня стены.
Цилиндровая оболочка этой темноты становилась шире и шире, и я почувствовала дуновение
свежего ветра и попыталась вдохнуть его полной грудью. Но движение легких причинило мне
дикую боль, от которой я проснулась. Что-то происходило во мне, но я еще не была полностью
готова к переменам.
Все дни проходили в постоянном наблюдении за своим разумом в попытках понять и найти Ее
место жительства. Откуда Она появилась, что Она есть на самом деле?
Каждый день начинался с внутреннего самоанализа, попытки расчленения каждого чувства,
эмоции, мысли. Порой это казалось невозможным из-за накатившей тревожности, когда все мысли
разбегались от меня в разные стороны и бежали на Ее голос. В такие моменты Она не вела со мной
диалогов, а лишь стояла с прямой, как сосна, спиной и надменным выражением лица и, сложив
руки на груди, отдавала команды:
– Встань. Соберись. Иди. Сделай все, как обычно. Сегодня я решила провести весь день с тобой.
Я пыталась разговорить Ее, свернуть с проторенной дорожки, но разговор, как правило, был
коротким:
– Ты хочешь навсегда остаться один на один со своими проблемами? Хочешь, чтобы я ушла? Я это
сделаю, но ты пропадешь без меня, в один прекрасный день ты сойдешь с ума.
И я сдавалась. Сдавалась сразу, безропотно, не издав ни одного звука. Просто шла на кухню и
покорно отдавалась Ей в руки.
Но такое случалось
около меня и пыталась помочь мне разобраться во всех мыслях, атаковавших мою голову и
являвшихся продолжением переписки с психотерапевтом.
В электронных письмах с Марией мы обсуждали тему родителей и моих с ними взаимоотношений
тогда и сейчас. С помощью наводящих вопросов она заставила меня вспомнить и заново пережить
ключевые моменты из моего детства, что оказалось очень болезненным.
Из множества прочитанных книг я знала, что тема родителей и детей является основной из тех,
которые обсуждаются на сеансах психотерапии, и, с одной стороны, меня это разочаровало,
нарушив мои ожидания на неординарное и свежее решение моих проблем, а с другой –
чрезвычайно обрадовало, так как до этого мне не представилось ни одного случая, чтобы
разобраться в этом раз и навсегда.
Наш электронный диалог выглядел как цепочка вопросов и ответов: продуманных, выверенных и
четких, так как формат удаленного непрерывного сеанса психотерапии позволял мне крепко
задумываться над каждым вопросом и тщательно покопаться в своей голове для того, чтобы
ответить.
В течение бесчисленного количества ночей, проведенных на подоконнике за разглядыванием
звезд, я получила уже достаточно прозрачное преставление о моей совместной жизни с
родителями, семейных проблемах, ставших тем самым корешком моего невроза, о специфических
особенностях психики моих отца, матери и брата, с которыми им придется жить еще долго,
возможно до самого конца.
Тем не менее, отвечая на вопросы Марии, я словно сдирала слой за слоем прозрачную обертку с
коробки с чем-то важным внутри. То, что казалось раньше очевидным, оказалось всего лишь чем-
то поверхностным, скрывающим нечто более глубокое. То, что сначала казалось бессмысленным,
приобрело вес и прочно заняло свои позиции в моем осознании реальности. Чувство вины,
беспомощности, отчаяния, распустившее яркие цветы на почве детских бед, под дневным светом
трансформировалось в нечто более серьезное, другой окраски и развернулось на девяносто
градусов. Подавленное внутри, забытое и забитое, теперь рвалось наружу, выплескиваясь вместе
со словами, ночными снами, редкими слезинками и непонятным со стороны неуравновешенным
состоянием.
Плеяда вопросов роилась в моей голове, заставляя неповоротливую память поднимать из своего
хранилища давно списанные файлы и архивы воспоминаний.
Что были мой отец и моя мать для меня? Что было между ними? Что был мой брат? Что есть все