Напряжение
Шрифт:
– А кто эта говорит-то?
– Да из госпиталя, где он работает. Он электрик, а у нас авария, движок испортился. Вы же понимаете, что такое госпиталь - раненые, больные, операции надо делать…
По-видимому, Бенедиктов достиг своей цели. На другом конце провода наступило молчание, затем последовал вздох.
– Беда с вами, не знаю, что и делать… Давайте ваш телефон.
Бенедиктов своего номера не дал и, не скупясь на похвалы и благодарности, сказал, что позвонит сам через полчасика.
«Полчасика» казались бесконечными. Заставляя себя сосредоточиться
Вскрытие трупа позволило определить примерный возраст ракетчика - от двадцати пяти до тридцати пяти лет; ранение, которое он перенес, относилось к области голени, и пользование костылями не исключалось. Зато потертость полупальто под мышками это утверждала.
Осмотр костылей показал, что они были типовыми, изготовлены на одном из заводов Наркомата здравоохранения и отличались от других лишь степенью износа в соответствии с индивидуальным способом обращения. В результате просвечивания их рентгеновскими лучами пустот внутри и вложений каких-либо предметов обнаружено не было. Отпечатки пальцев соответствовали отпечаткам пальцев неизвестного, следовательно, имелось полное основание утверждать, что костыли принадлежали ему. То же самое относилось и к ракетнице.
Другая бумага, в которой подводились итоги сравнения отпечатков пальцев ракетчика с обнаруженными на посуде в квартире Лукинского, свидетельствовала об их идентичности. И хотя большой неожиданности для Бенедиктова тут не было, он все же потер удовлетворенно руки, пробормотав: «Вот и убийца Лукинского… Посмотрим, кто же он?»
Прошло полчаса. Выждав для верности еще десять минут, Бенедиктов позвонил. Ответил тот же голос:
– Это вы про Манькова?.. Нету его дома, ходила наша дружинница, узнавала.
– Как нету? А где же он? Вы точно записали его адрес?
– Точно, точно… Квартира там большая, но опустелая. Один старик остался, сосед, и тот еле слышит, - объяснила дежурная.
– Он-то и сказал, что Маньков там не живет.
– Его нет дома или он там не живет?
– уточнил Бенедиктов.
– Я же вам сказала: не живет.
– В голосе появилось раздражение.
– Он живет с матерью в другом месте.
– Где?
– Сосед не знает, а я и подавно.
– Раздражение нарастало, в него вплелась подозрительность.
– Гражданин, я не понимаю, почему вы спрашиваете, где он живет. Вам, наверное, лучше знать где, если вы с ним работаете…
«Что правда, то правда», - невольно подумал Бенедиктов, прекращая разговор.
Пришлось вернуться к анкете. Мать Манькова носила другую фамилию и, как было там указано, жила вместе с сыном по адресу, куда только что звонил Бенедиктов. Должно быть, анкета устарела.
Оставалось справочное. Девушка, как показалось Бенедиктову, слишком долго искала адрес. Наконец она сказала:
– Запишите, пожалуйста: Малая Подьяческая, семь, квартира тридцать шесть.
– Как?
– крикнул в трубку Бенедиктов, от неожиданности не совладав с голосом: - Как вы сказали? Повторите!
–
Бенедиктов откинулся на спинку стула и с минуту смотрел отрешенным взглядом на телефонный аппарат: ему все еще казалось, что он ослышался.
Войдя в кабинет Дранишникова, Бенедиктов невольно подергал ноздрями от махорочного дыма. Кроме батальонного комиссара, писавшего что-то, он застал там Арефьева и шифровальщика, молоденького лейтенанта с красными оттопыренными ушами, который стоял в ожидании в двух шагах от стола.
– А вот и наш герой, - сказал Арефьев таким тоном, что у Бенедиктова тотчас сошла улыбка с лица.
Дранишников передал текст шифровальщику, и тот, попросив разрешения выйти, поспешно удалился.
– Что же вы так, а?
– продолжал Арефьев, выждав, пока дверь за лейтенантом не захлопнулась.
– Не смогли взять ракетчика живым…
– Тут были объективные обстоятельства, - вступился за Бенедиктова Дранишников, который уже крупно говорил с ним по этому поводу и считал, что дважды нельзя ругать подчиненного за один и тот же проступок.
– Какие объективные обстоятельства?… Землетрясение? Наводнение? Был приказ, и приказ должен выполняться со всей тщательностью. Вам же лучше, чем кому бы то ни было, известно, какое значение придавалось поимке ракетчика. Дело, о котором идет речь, первостепенной важности, а у вас, видите ли, «объективные обстоятельства»… Как это произошло?
– Мы же не смогли выделить ему группу захвата, - пытаясь смягчить вспышку Арефьева, сказал Дранишников.
– А эти полуголодные мальчишки никогда захватом не занимались.
– Пускай сам расскажет, - нетерпеливо дернул рукой Арефьев.
– И нарисуйте, пожалуйста, план помещения.
Излагая события того вечера, Бенедиктов набросал план комнаты - где располагалось окно, с какой стороны створка оставалась закрытой, где находилась дверь, как была расставлена мебель - и точками указал свое местонахождение и трех краснофлотцев. Арефьев сопел недовольно и, когда Бенедиктов упомянул про тесноту и неожиданный рывок сигнальщика, сказал сурово:
– Вы должны были все это предусмотреть, на то вы и чекист… Ракетница-то, поди, пустая была…
– Заряженная… Но дело не в этом, могла быть и пустая, сработала реакция…
– Реакция… Сработала, да не в ту сторону… - ворчливо проговорил Арефьев, снимая очки и протирая глаза.
Чувствуя, что дивизионный комиссар выплеснулся, Дранишников поспешил замять неприятный разговор и спросил Бенедиктова:
– У вас есть что-нибудь новое?
– Да, и очень интересное.
– Докладывайте.
То ощущение приподнятости, с которым он шел сюда, исчезло вместе с гневными, но, наверное, справедливыми словами Арефьева. Бенедиктов сухо сообщил о ходе эксперимента с фотографиями и заявлении Макарычева (Дранишников и Арефьев переглянулись), затем о результатах поиска пистолета, приведшего к неожиданностям (Дранишников поднял настороженно брови, лицо Арефьева застыло в угрюмой маске).