Напряжение
Шрифт:
– Я… Выдь-ка, покурим…
Человек встал и, опираясь на костыль, заковылял к двери.
– Да оставь ты подпорку! При мне-то хоть не придуривайся.
– Не, нога болит, честно, чего мне придуриваться. Весь день ныла… Табачком разжился?
– Еще жива?
– кивнул в сторону комнаты Михаил Николаевич.
– Кончается… Уже в дерьме по уши, я ее не трогаю. Живучая, карга, все ее подружки давно подохли, а эта тянет…
Опершись задом о стол в кухне, продуваемой насквозь, Михаил Николаевич сказал:
–
– Покурить… Ты же говорил, Боксер, что все, амба!
– Я вот зачем пришел, - повторил настойчиво Михаил Николаевич, словно не слыша, и ударил по ладони пачкой сотенных, - тут ко мне дружок один наведался. Завтра утром уйдет, в семь, так вот пойдешь за ним, посмотришь, что будет делать, с кем говорить… Потом расскажешь. Но чтобы он ни-ни…
– Я думал, опять что-нибудь мокрое… - зажал деньги в кулаке Тимофей.
– Только вот как с работой?..
– Скажешь, нога заболела… Что с тебя возьмешь?
– А если увидят на улице?
– Скажешь, в госпиталь шел.
– В госпиталь… Почему не в свой?
– У тебя свой врач есть, который тебе операцию делал, к нему и шел, в госпиталь. Усек?
– Лады, - опять сказал Тимофей, сворачивая самокрутку.
Михаил Николаевич тоже свернул, чиркнул спичкой и, оберегая огонь в сложенных чашечкой руках, поднес к лицу Тимофея. Лицо было интеллигентное, с прямым носом и пустыми бесстрастными глазами; скрюченные пальцы - ногти крупные, обломанные - сжимали самокрутку; на фаланге среднего пальца синий наколотый якорек с обрывком каната.
– Завтра вечером выйдешь посигналить…
– Нет, Боксер, хватит, посигналил, больше не пойду. Уговор был? У меня тоже шкура, чай, не казенная.
В наступившей тишине Михаил Николаевич медленно и весомо постучал по столу.
– Болтай меньше. Пойдешь… Думаешь, мокрое дело все забыли? Могу кой-кому напомнить.
Тимофей задышал тяжело, тихо сказал, с ненавистью:
– Сволочь же ты, Боксер…
– Поосторожней… Пойдешь туда же…
– В ту квартиру нельзя, засада может быть.
– Я не про ту… Туда не надо. Пойдешь на набережную, в район Горного. Но в институт не лезь… Там ты уже наследил. Ракеты есть еще?
Михаил Николаевич выставил банку консервов, на нее - другую, положил пачку галет. Тимофей с голодной поспешностью пододвинул к себе.
– Лады. Я для тебя тоже кое-что припас.
– Тимофей приподнял доску в полу, достал что-то завернутое в тряпки, развернул. Михаил Николаевич на ощупь определил: две гранаты РГД и «лимонка».
– Бутылка спирта. Согреться не могу, кости холод грызет, и в глотке сухо.
– Годится. Считай, что за мной.
– Михаил Николаевич рассовал их по карманам, двинулся к выходу.
– Ну, будь здоров. Значит, в семь, не упусти…
14.
У Дранишникова были неотложные дела в Приморском районе, и все же он так спланировал свой маршрут, чтобы обязательно побывать у Бенедиктова.
Батальонного комиссара чрезвычайно заинтересовал рассказ о Нащекине, а полученная утром справка из Военно-морского архива подтвердила, что уроженец Петербурга Нащекин Владислав Сергеевич 1894 года рождения, действительно окончил в 1916 году Морской корпус и произведен в мичманы. Справка еще более укрепила во мнении, что ход его рассуждений, которые он пока держал при себе, правилен. К тому же Арефьев настоятельно требовал ускорить расследование убийства Лукинского.
Бенедиктова он встретил во дворе завода, спешившим в цех. Увидев начальника, капитан-лейтенант круто изменил направление и повел Дранишникова мимо стапелей к себе, в административный корпус. Издали он заметил у входа чуть ссутулившуюся фигуру мастера, сказал бесстрастным голосом, не разжимая губ:
– Вот Нефедов, посмотрите. Высокий, черный…
В промасленном ватнике, размахивая штангенциркулем, Нефедов бранил снабженца. Тот отбивался, жалуясь на условия.
– Приветствую, - сказал Бенедиктов, пожимая поочередно руки Нефедову и снабженцу.
– Воюем?
– А как же, приходится, - приоткрыл рот в улыбке Нефедов.
– Скоро совсем нечем будет работать, а им хоть трава не расти.
Воспользовавшись минутной остановкой, Дранишников скользнул по нему безразличным взглядом и стал подниматься по лестнице.
– У вас найдется стакан воды?
– спросил он, лишь только Бенедиктов закрыл за собой дверь.
– Может быть, чаю горячего? Сейчас попробую организовать, только без сахара, - предупредил Бенедиктов, как бы извиняясь.
Дранишников скинул перчатки, снял шапку и, пока Бенедиктов ходил за чаем, осмотрел комнату, в которой не нашел ничего примечательного: стол, два стула, сейф; над столом - портрет Сталина…
– Всеволод Дмитриевич, удалось выяснить, что за таинственный гость посетил Лукинского в «Универсале»?
– Дранишников обжал ладонями стакан, чтобы одновременно согреть руки и охладить чай.
– Ничего таинственного нет, все очень просто. Судя по всему, это был Богачев, его старый друг.
– Ага, Богачев, - удовлетворенно проговорил Дранишников; по его тону можно было ожидать, что он скажет: «Я так и думал», но этих слов не последовало.
– А вам известно, кто была по специальности жена Лукинского?
– Она была инженером по артиллерийскому вооружению.
– Так… По артиллерийскому вооружению… А кто такая Лариса, за которой Богачев ухаживал дольше других, помните?
– Лариса Уварова? Уварова работала в научно-исследовательском институте.
– И только тут Бенедиктов понял, куда клонит Дранишников.
– Вы считаете, что…