Нарисуй узоры болью...

Владислава

Тем не менее, Таня сейчас практически жалела Чуму, прекрасно зная, что та многое выстрадала, но в то же мгновение буквально не могла ей простить всего случившегося и, сколько б ни пыталась победить собственные предрассудки, вспоминала о том каждый раз, чем именно был “Тибидохс”.

Белые стены и белые потолки, белые кровати, белое свечение белых ламп и белые простыни. Белое постельное бельё и белая одежда, белые халаты, белые ремни, оставляющие на руках красные следы.

Гроттер содрогнулась, попытавшись избавиться

от назойливой мысли, что её похоронят в белом гробу и в белых тапочках, закрыла глаза, но моментально увидела опять что-то белое.

Смотреть на реалистичное отсутствие любого цвета, кроме этого, было проще. Тут были ведь ещё тени, а не просто сплошная комната, в которой не следовало искать ничего, даже реальности.

Белый обозначал в мыслях Гроттер вечную пустоту, и, сколько бы она ни пыталась заставить себя думать иначе, совершенно ничего не получалось.

– Эй! Кто-нибудь! – громко закричала рыжеволосая, но, тем не менее, поняла, что практически не слышит собственный голос.

Увы, но рядом совершенно никого не было – и поэтому Таня была неимоверно рада, когда наконец-то открылась дверь.

Она никогда прежде не желала жить настолько сильно, и дёрнулась, пытаясь высвободиться и оказаться где-то все границ этой гадкой комнаты. Впрочем, казалось, такого шанса ей просто не предоставили, решив навеки замуровать именно здесь, не давая ни единой возможности быть человеком, который имеет полное право дышать и жить, вообще быть в этом мире.

– Выпустите меня! Развяжите! – понимая, что кто-то в белом зашёл в комнату, потребовала Гроттер.

Она с удивлением узнала Шурасика – тот потерял свою неестественную худобу и выглядел практически как нормальный человек.

Он был одет тоже в белый халат, но, тем не менее, под ним был чёрный деловой костюм – вероятно, парень пришёл не в качестве врача, а в качестве какого-то посетителя.

– Что со мной? – полушёпотом поинтересовалась Таня, пытаясь как-то заглянуть в его карие глаза.

Парень упрямо отворачивался, словно Гроттер могла увидеть какое-то отражение, и рыжеволосая от этого ещё сильнее дёрнулась.

– Что со мной?!

Она могла видеть только белые ремни, потому что была накрыта одеялом, и только потом её приковали – а кровь выдавало красное пятно и тонкие следы от её пут на единственной руке, которая находилась не под одеялом.

Та выглядела более чем здоровой, но, возможно, это единственная часть организма, которая осталась в нормальном состоянии?

Шурасик непонятно откуда достал шприц и наклонился над нею. Гроттер попыталась дёрнуться, вырваться из его рук, но ничего не выходило, и, сколько бы она ни сопротивлялась, всё оставалось настолько же равнодушным и спокойным к её отвратительной судьбе.

– Отпустите меня! – закричала Гроттер. – Немедленно!

– Тише, - равнодушным, практически ледяным голосом промолвил Шурасик. – От

твоего крика всем будет только хуже.

– Почему? – полушёпотом спросила она, пытаясь убедить себя в том, что ей пытаются исключительно помочь.

– Потому что волновать тебя не особо разрешено, и я должен взять анализы, но чтобы при этом ты вела себя тихо. Иначе меня выгонят с работы, а это место потерять никак нельзя! – воскликнул Шурасик.

Его слова казались неимоверно гнилыми, словно в них действительно что-то было очень даже не так.

Таня даже не могла пояснить, почему вдруг стала относиться к нему гораздо хуже, чем это было на самом деле.

Рыжеволосая вообще не могла дать ни единого пояснения собственным действиям, она просто тихо ненавидела человека, который сейчас взял у неё, беззащитной, кровь, причём, кажется, немало.

Внезапный приступ тошноты заставил рыжеволосую прикрыть глаза и едва ли не потерять сознание.

Ей показалось, что она сейчас просто уснёт, но допустить это никак было нельзя – и Таня вновь попыталась дёрнуться.

– Тебе надо вести себя тише, - упрямо повторил Шурасик, делая что-то с её рукой, которую Гроттер практически не чувствовала. – Намного тише.

Она хотела было завопить, чтобы этому проклятому победителю “Тибидохса”, которого защитила некромагиня Елена, было хуже, чтобы его наконец-то уволили, но смогла только открыть несколько раз рот, но так и не проронила ни единого слова вслух, словно что-то не давало ей это сделать.

– Ты можешь пытаться кричать столько, сколько угодно, но у тебя после вчерашнего проблемы с горлом, поэтому ты можешь просто сипеть, - пояснил он.

Шурасик вновь взял в руки какой-то шприц, а Таня в очередной раз попыталась вывернуться, но не сдвинулась ни на миллиметр.

– Надо было держать тебя немного сильнее, - равнодушно промолвил он, смахивая со лба прядь собственных тёмных волос.

Гроттер попыталась посмотреть на то, что он ей колет, но ничего не разобрала, даже не осознала, что за яд или, возможно, лекарство ей ввели.

Таня смогла понять лишь то, что её волосы сплошной волной разметались по подушке и что на самом деле ничего такого уж страшного с ними не случилось, не следовало даже и переживать.

Впрочем, её волосы всегда прекрасно восстанавливались после чего угодно, равно как и глаза.

А Чума…

Чума вообще видела пустыми глазницами, когда её предал родной отец, а после попытался воскресить в припадке собственного кошмара. Лучше бы он просто позволил ей умереть!

Таня понимала, что сама оказалась в точно такой же ситуации, как и Чума, и от этого ей стало ещё более дурно. Рыжеволосая никак не могла принять подобное, да и не знала, как она тут оказалась.

Она попыталась сказать хотя бы слово, но горло казалось замороженным, да и вообще, девушка словно онемела.