Нарисуй узоры болью...
Шрифт:
Ещё не поздно было лечить душевные раны в чужих руках, но, тем не менее, у неё не было ни единого человека, которому Таня могла бы доверять хотя бы немного больше, чем остальным.
Короткое “будет сделано” вызвало у неё раздражение, и девушка просто спокойно кивнула, закрывая дверь.
Некромаг… Пора его хоронить.
Таня просто опустилась на колени рядом с Бейбарсовым, понимая, что дотащить его до того, что осталось от кровати, она просто не сможет.
Рыжеволосая не умела петь за упокой или за здравие – всё, что было в её
А вдруг он действительно пытался её спасти? Вот так, странно, вроде бы шагая на поводу у Чумы, но…
“Чума мертва. Я её убил”.
Слова эхом отражались в её голове, а Глеб шёпотом в мыслях обещал, что не оставит её. Но… Но оставил же – и плевать, что она сама виновата в его смерти.
Или не смерти.
Сердце всё ещё билось. Огромная рана на груди не стремилась заживать, и Бейбарсов не подавал признаков жизненной активности.
Кровь не успокаивалась.
В голову назойливо стучалась безумная, глупая песня, которую Таня прежде никогда не слышала – и, тихо напевая её, она так и сидела, глядя пустоту и чувствуя, что если сегодня не умрёт, то уничтожит всех.
У неё не осталось никого, кто мог бы вовремя схватить её за руку и заставить задержаться.
========== Боль пятьдесят четвёртая. Имя ==========
Она пела, словно сумасшедшая, и тихая мелодия сплеталась в невероятные цветы, которые окружали Таню своими невидимыми лепестками. Она не видела больше ничего, кроме пустоты впереди, но так было бы намного легче, чем просто пытаться отыскать в реальности хоть какой-то смысл.
Бейбарсов не шевелился.
Он был мёртв, следовало запомнить это, но Таня всё равно ждала его холодный, надменный взгляд, весёлую и издевательскую в тот же момент улыбку, какую-то колкую фразу, которая заставила бы её прийти в себя.
Этого не было.
Таня вновь попыталась запеть. Мелодия не изменилась ни на мгновение, но, тем не менее, слова были другими.
Она пела.
Тихо.
Слуги пришли и ушли, а двери захлопнулись за ними на все замки, которые только могла придумать Таня.
Гроттер чувствовала, что силы покидают её, но продолжала петь.
– А ты знаешь её настоящее имя?
Голос был мужской, но Гроттер сквозь песню не понимала, чей именно. Она замолчала, но, тем не менее, не хотела больше ничего говорить.
Тане так хотелось просто сесть и плакать, плакать, плакать, вот только вся жизнь стремительно шла под откос, не оставляя времени для слёз. Её мысли сплетались в песню, которую она собиралась спеть.
Теперь не оставалось ничего, что могло бы заставить её замолчать, и Гроттер вновь хотела было запеть, но сдержалась.
– Чьё имя?
– Чумы, - мужской голос звучал хрипло, но достаточно бодро, а когда Гроттер попыталась понять, откуда он доносился, то внезапно осознала, что голос был потрясающе знакомым. Очень знакомым.
Она опустила глаза и столкнулась с ним взглядом.
Некромаг немного приподнялся
– Её тоже звали Татьяной, - закашлявшись, прохрипел он. – Она потому тебя и выбрала, говорила, что это её… судьба.
Глеб вновь закашлялся и рухнул на пол, больно ударившись затылком о паркет, но вновь попытался подняться.
Он выглядел весьма слабым, но, тем не менее, живым – Гроттер сама не понимала, откуда у неё появилось столько боли и ненависти, если всего лишь несколько минут назад она действительно желала, чтобы Бейбарсов вернулся к жизни. Но теперь она мечтала о мести, и это разъедало её.
Впрочем, может быть, она собиралась мстить не Глебу.
Ужасная толпа под окнами взывала к страху, и Таня понимала, что не желает больше никогда оказаться с нею один на один. Не желает, и точка – теперь вряд ли кто-нибудь смог бы переубедить её в обратном.
– Всё-таки живой, - с оттенком досады прошептала Таня, делая вид, что она слишком расстроена из-за этого.
– Некромаги так просто не умирают.
Да, он рассказывал ей об этом, но, увидев страшную рану, практически дыру, зияющую в груди, Таня поверила почти…
Но теперь уж смысл?
Никакого.
Гроттер пыталась сопротивляться своим упадническим мыслям, но у неё не осталось никакого выбора, кроме как равнодушно склонить голову и перестать спорить с судьбой, судьбой…
Которой у неё не было.
Предсказательницы лишены возможности видеть то, что их ждёт в будущем. А она видела, и это уже само по себе казалось очень неправильным – Таня с радостью отказалась бы от своего дара.
Но она не могла.
Бейбарсов отчаянно пытался сесть, но Таня не делала ни единой попытки, чтобы помочь ему.
– Я хочу, чтобы ты умер, - выдохнула она.
– Желание королевы выше всего человеческого, - голос Бейбарсова звучал поразительно хрипло.
Он наконец-то сумел сесть, опираясь спиной о стену и глядя куда-то вперёд, словно в этом мире не существовало более интересного занятия, кроме как рассматривание обгорелых стен.
– Я изменила правила “Тибидохса” на те, что были в прошлом, - поделилась вдруг Таня новостью. – Может быть, я сделала это даже не зря – как сам-то считаешь?
– Что я могу сказать против её величества, - Бейбарсов попытался обнять девушку, но ничего не получилось. – Ты знаешь, у Чумы были достаточно интересные планы.
– Какие? – сама не ожидая от себя совершенно никакого любопытства, вдруг спросила Таня. Внимательно глядя на некромага, она упрямо пыталась понять, действительно ли он её не предавал.
– Ну… - Бейбарсов пожал плечами. – Она хотела править вечно. Установить династию. Выйти замуж в новом теле. Последнее меня бесило больше всего на свете.
Таня покосилась на Глеба, всё ещё израненного, но, тем не менее, вполне живого, и вдруг звонко рассмеялась, запрокинув голову назад.
– Неужто за тебя?