Нарисуй узоры болью...
Шрифт:
Но Таня ещё не вступала сюда.
Она дала слово, что займёт тронный зал только после собственной свадьбы, и собиралась выполнить его, тем более, что это было совершенно нетрудно.
Специально для этого приготовили даже парный трон, который, впрочем, должны были установить после её свадьбы.
Почему?
И на этот вопрос тоже был ответ. Подданные боялись того, что на самом деле их повелительница только разочаруется, когда очередное торжество банально сорвётся – но Таня ведь знала, что Бейбарсов
И, что самое странное, не хочет.
Ему это не нужно.
Он сам сказал, что все меры безопасности совершенно лишни – если бы Глеб так сильно пожелал от неё сбежать, то сделал бы это до такой степени быстро, что она не успела бы совершенно ничего заметить.
Но, судя по всему, он вдруг решил, что на самом деле вот так, безо всяких отлагательств, без того, что могло помочь ему убежать, будет проще.
Да и кто ему поможет?
Повелительница сказала ясно, что желает получить хотя бы какого-то человека в собственную безраздельную верность.
…Белое платье со шлейфом, наверное, будет грязным. Таня поймала себя на этой мысли слишком поздно, когда шлейф уже скользнул по старому чёрному ковру.
Со всех сторон над нею нависали сумерки, которые, при отсутствии окон в тронном зале, поглощали всех вокруг.
На улице был всё ещё день или, может быть, уже вечер. У неё не было свидетелей или ангелочков-детишек, которые держали бы шлейф. У неё в распоряжении осталась только собственная ненависть и боль, которую она так сильно пыталась перелить через край и отдать кому-то другому.
Чаша оказалась переполненной – её кровь слишком густа, чтобы просто так литься по венам.
– Вы уверены, что… - подал несмело голос кто-то из подданных, но Таня прервала его быстрым взмахом руки.
На её руках были тонкие атласные перчатки, которые какая-то ткачиха решила подарить ей. Или швея?
В рыжих волосах запуталась диадема. Изумрудная недокорона для недокоролевы, которой должна была воспользоваться Чума. Таня знала, что она мечтала об этом, но прекрасно понимала, что на самом деле проклятая старуха никогда в своей жизни не получит того, что хотела.
Чума давно уже была мертва.
Следовало учитывать, вероятно, этот факт – да и вообще, то, что Чума всё-таки умерла, радовало её до такой степени, что Таня даже улыбалась, понимая, что, впрочем, это очень неуместно.
– Я разбираюсь в людях, - коротко ответила Гроттер.
В её любимой книге, которая лежала у неё под подушкой, было написано примерно так. Она следовала по тому сюжету, который кто-то написал.
Разыграть в реальности то, что было просто книгой, казалось не таким уж трудным, как изначально, и Таня просто получала удовольствие от того, что не вынуждена была думать.
Её букет из белых роз колол руки даже сквозь перчатки, но ловить его было некому. Таня
Только того, кто проведёт обряд, естественно.
Тихий шёпот пробежался между теми, кто отвечал за проведение церемонии. Ясная фраза “бросил” звучала в её ушах, а Таня пыталась представить себе, как отдаст приказ отрезать Бейбарсову руку или отрубить голову.
Может быть, он хоть когда-то испугается.
Но Бейбарсова не было. Она ждала его, ждала, потому что была уверена в том, что Глеб придёт, а его не было.
Нигде.
Таня давно уже не подавляла в себе даже первые проявления ненависти, но сейчас они усиливались.
Не по дням, а по часам.
Гроттер была готова уничтожить всех вокруг и практически проговорила нужное заклинание, когда почувствовала, как чья-то рука легла на её плечо.
Бейбарсов.
Она почувствовала его чёрт знает каким образом – просто почувствовала, и точка, не было никаких сомнений.
Оставалось только дышать.
Церемония была немая. Таня равнодушно смотрела на то, как спокойно убивал священник какое-то создание…
Крольчонок?
А может, что-то большее?
Она не фиксировала этого в собственном сознании, позволила себе раствориться в тихом пении.
Кровь без слёз.
Гроттер помнила, как её запястье разрезал какой-то нож, помнила, как тем же ножом провели по руке Глеба, и как их кровь смешалась.
Тонкая лента алого цвета скользнула по ладоням.
Кровотечение никто не останавливал. Глеб был в чёрном – единственное, что Таня наконец-то имела возможность увидеть его в белой рубашке, - и ему это грозило куда меньше, чем ей.
Белое платье цвета невинности.
Белое платье в крови.
Она слышала громкие песнопения запрещённого прежде ритуала, которого презирала даже сама Чума, и смотрела в глаза единственного отпущенного мальчишки из камеры сожжения.
Он принёс им кольца.
Таня помнила, как серебро едва-едва скользнуло на окровавленный палец, как она вынуждена была недовольно хмуриться, пытаясь надеть его Бейбарсову.
Кровь смешалась.
Кровь воссоздала нечто сплошное, больше похожее на глупую лужу на полу, чем на единство, но, тем не менее, далеко не бессмысленное.
Пение продолжалось.
Двадцать один сожжённый, двадцать один сожжённый.
И против них – один свободный человек, мальчишка, который ходил с факелом, выполняя то, что сказала повелительница.
Огонь.
Гроттер не пыталась сопротивляться, она запрокинула голову и смотрела на потолки, чёрные и закрывающие от неё небеса.
Воздух наполнился гарью.
Двадцать один сожжённый. Один мальчишка с факелом, который должен был стать двадцать вторым.
Они. Двое. Связанные кровью и смертельной раной.