По морю, по синему, по Хвалыискому Тутъ ишли, пробгали черезъ карабли. Во этыхъ корабляхъ святые ангели сидятъ, На стрчу имъ самъ Іисусъ Христосъ, самъ Небесный Царь. Сталъ онъ въ ангелахъ выспрашивать и выспытывать: «Святые ангели, архангели, гд вы хаживали, гд гуливали, Что слышивали, что виживали?» «Самъ Іисусъ Христосъ, самъ Небесный Царь! Мы хаживали на вольномъ на свту, Много слышали, много видли, Какъ душа съ блимъ тломъ разставалася. Разставши душа, сама прочь пошла И отошедши, душа взворотилася, Со своимъ съ бломъ тломъ попростилася: Ты прости тло блое мое, Прости беззаконіе мое. Ты пойдешь, тло, во сыру землю, Червамъ тло на источеніе. Вы кости земля на преданіе. А я, душа, къ самому Христу на спокаяніе. На стрчу души самъ Іисусъ Христосъ: Почему же ты, душа грхи угадываешь? Потому я, душа, грхи угадываю, Что я жила на вольномъ на свту, Середы и пятницы не пащивалась, Великаго говлнія не гавливалась, Заутрени, вечерни просыпывала я, Въ воскресный день обдни прогуливала. Въ полюшкахъ душа много хаживала, Не по праведну землю раздливала: Я межку черезъ межу перекладывала, Съ чужой вины земли украдывала. Въ эвтихъ во грхахъ Богу не каялась, И отцу духовному не сказывала, Безкорыстный грхъ себ получивала. Еще душа Богу согршила: Не по праведну покосы я раздливала, Вшку на вшку позатаркивала; Чужую полосу позакашивала; Въ эвтихъ во грхахъ Богу не каялась. Еще душа Богу согршила: Въ соломахъ я заломы заламывала [9] , Со всякаго хлба споръ отнимывала; Въ эвтихъ во грхахъ Богу не каялась. Еще душа Богу согршила: Я въ поляхъ, душа, много хаживала, Проворы въ поляхъ пораскладывала, Скотину въ поле позапущивала, Сусдній хлбъ повыстравливала, Я добрыхъ людей оголаживала; Въ эвтихъ во грхахъ Богу не каялась. Еще душа Богу согршила: Изъ коровушекъ молоки я выкликивала, Во сырое коренье я выдаивала [10] . Въ эвтихъ во грхахъ Богу не каялась. Еще душа Богу согршила: Смалешевьку, дитя своего проклинывала, Во блыхъ во грудяхъ его и засыпывала, Въ утробы младенца запорчивала, Въ эвтихъ во грхахъ Богу не каялась. Еще душа Богу согршила: Мужа съ женой я поразваживала, Золотые внцы поразлучивала; Въ эвтихъ во грхахъ Богу не каялась. По улицамъ душа много хаживала, По подоконью душа иного слушивала, Хоть не слышала, скажу: слышала, Хоть не видла, скажу: видла; Въ эвтихъ во грхахъ Богу не каялась. По свадьбамъ душа много хаживала, Свадьбы зврьями оборачивала; Въ эвтихъ во грхахъ Богу не каялась. По игрищамъ душа много хаживала; Подъ всякія игры много плясывала, Самаго сатану воспотшивала; Въ эвтихъ во грхахъ Богу не каялась. Напилася душа зеленаго вина, Отъ зеленаго вина душа пьяна была; Померла эта душа безъ покаянья, Безъ того ли безъ попа, безъ духовнаго. Провалилася душа въ преисподній адъ, Вкъ мучиться душ и не отмучаться За свое согршеніе, За свое великое беззаконіе.
9
Заломомъ называется особый видъ колдовства: связываютъ на корню узломъ рожь или на чью-нибудь голову, или чтобъ вынуть спорынью изъ хлба.
10
Тоже особый видъ колдовства. Длаютъ на зло кому-нибудь, чтобъ корова не давала молока.
11
Стихъ о вознесеніи Христов
На шестой было на недл, Въ четвергъ у васъ праздникъ Вознесенія:
Вознесся самъ Христосъ на небеса, Со ангелами и со херувимамъ, И со своей со небесной силой; А нищіи Господа молили; Много у Христа милости просили. «Владыка Христовъ Царь небесный! Вознесешься ты, Царь, на небесы, Со ангелами и со херувимамъ, И со своей со небесною силой, Ино кто насъ поитъ, кормить будетъ, И кто обувати насъ и одвати, За что вамъ Мать Божію величати, И Тебя, Христа Бога, прославляти?» Речетъ имъ Христосъ, Царь Небесный: «Не плачьте мое меньшее братіе, Дарую я вамъ гору золотую, И пропущу я вамъ рку медовую, Имйте златой горой владти, Промежду собою раздляти.» Речетъ имъ Иванъ Архіепискувъ: «Владыко Христосъ Царь Небесный! Не возьми мое слово въ досаду: Не оставляй своей нищей братіи Этыи горы золотыя. Естьли пожертвуешь имъ гору золотую, Надутъ къ нимъ сильные люди, И найдутъ къ нимъ немилосливыя власти, Отоймутъ у нихъ гору золотую, Помрутъ нищіи голодною смертью, И позябнутъ холодною зимою. Оставь ты своей меньшей братіи Свое имячко Христово: Подутъ нищіе по земля ходити, Твое имя святое возносити, Ино кто есть врный христіанинъ, Онъ ихъ пріобуетъ и пріоднетъ: Ты даруй ему нетлнную ризу; А кто ихъ хлбомъ-солью напитаетъ, Даруй тому райскую пищу; Кто ихъ отъ темной ночи оборонитъ, Даруй въ раю тому мсто. Кто намъ путь-дорогу указуетъ, Незаперты въ рай тому двери». — «Благодарю тебя, Иванъ Архіепискупъ, За твои за рчи дорогія, Дарую уста теб золотыя, Въ году теб празднички честныи, Во имя Ивана Златоуста.» Мы славимъ тебя, Христа Бога.
12
О Дмитрі Селунскомъ
Сопущалися съ небесь два ангела, два архангела Ко Димитрію Селунскому, свту чудотворцу. «Ой еси вашъ батюшка Димитрій Селунскій чудотворецъ! И хочутъ твой градъ весь повызорить, И всхъ людей твоихъ повыгубить, И Божіи домы на дымъ спустить.» Отвчаетъ Димитрій Селунскій свтъ чудотворецъ: «И не дамъ свой городъ я повызорить И не дамъ своихъ людей всхъ повыгубить И Божіи церкви на дымъ спустить.» И отколь взялся Мамай безбожный, неврный Неврный, нечестивый, и принималъ онъ силы много множество. Увидалъ Димитрій Селунскій свтъ чудотворецъ: Имаетъ онъ себ добраго коня И покидаетъ онъ ковры сорочинскіе Беретъ онъ копіе булатное И сколько онъ копьемъ колетъ, А вдвое, втрое конемъ топчетъ. И пригубилъ онъ силушки много множество, Три тьмы, три тьмы и четыре тысячи; И только Мамай неврной, нечистивый барышу получилъ — Двухъ русскихъ сестеръ во полонъ залучилъ, Увозилъ онъ къ себ да во полатушки: «Ой вы гой еси дв русскія сестры полоняночки! Вы скажите мн про могучаго богатыря? Какой есть у васъ могучій богатырь? Сколько онъ у меня силушки погубилъ Выпишите мн и вырисуйте мн на ковр на шолковомъ». Он пишутъ и рисуютъ съ утра и до вечера, Со вечера да до полуночи, Со полуночи, горько плачася, Богу молятся, На коверъ он спать ложилися: «Ужь ты гой еси, батюшка Димитрій Селунской свтъ, чудотворецъ нашъ И не прогнвайся на васъ на гршныхъ здсь И не изъ волюшки пишемъ изъ подъ неволюшки», Он легли да вс и заснулися. И поднималася вьюга, задора. Подималося со полотъ верхи, Выносило-то двухъ русскихъ-то сестеръ да полоняночекъ И уносило ко Димитрію Селунскому свту чудотворцу да во Божью церкву, По утру он да пробудилися, Димитрію Селунскому да помолилися: Он очувствовались да у Димитрія Селунскаго Во Божьей церкви.Сообщено А. Григорьевымъ.
13
Стихъ о Лазар
Живалъ-себ славенъ на вольномъ свту, Пивалъ, далъ сладко, носилъ хорошо, Дорогія одежды богатъ надвалъ, Про милость про Божію богатъ не давалъ. А былъ у богатаго убогій Лазарь, Онъ скорбенъ, болзненъ, онъ весь во гною. Восползетъ убогій къ богатому на дворъ, Воскрикнетъ убогій громкимъ голосомъ: «Милостивый братецъ, богатый Лазарь! Ты выслушай, братецъ, прошенье мое, Сотвори мн, братецъ, милостыню, Про милость про Божью напои, накорми; Не я теб, братецъ, за то заплачу; Заплатитъ богатому Господь съ небеси». Какъ слышалъ богатый въ своемъ терему, Выходилъ богатый на красно крыльцо, За нимъ выходили все рабы его, За нимъ выносили все медъ и вино. То чаялъ богатый гостей въ себ въ домъ, Чаялъ: «мои гостики возлюбленные». А ижно убогій стоялъ у крыльца. Какъ крикнулъ богатый громче того: «Ахъ ты смердинъ, смердинъ, смердящій ты сынъ Да какъ же ты смешь къ окну подходить? Да какъ же ты смешь братомъ называть? У меня брата Лазаря въ роду не было, Такой хворобы слыхомъ не слыхалъ. Есть у меня братія, получше тебя, У кого много злата, больше серебра, Т — и моя братія возлюбленная. А вонъ твои братья, два лютые пса — Ти твоя братія получше меня». Речетъ же убогій брату своему: «Милостивый братецъ, богатый Лазарь! Напрасно, мой братецъ, отперся меня, Напрасно, родимый отъ рода своего; Одна насъ съ тобой матушка на свтъ родила, Одинъ-то насъ батюшка вспоилъ воскормилъ, Неровною долею Господь надлилъ; Тебя надлилъ все богачествомъ. Меня надлилъ все убожествомъ. Спохватишься, братецъ; да не во время, Вспокаешься, родимый мой — возврату ни быть». «Да чмъ же, убогій, ты сталъ мн грозить, А я не боюся, ничмъ ничего, А я не блюдуся никмъ никого. Бда ко мн придетъ — казной откуплюсь; Отъ вора, разбойника ружьемъ отобьюсь, Отъ нищей отъ братіи ворота запру. Подите, рабы мои, спихните съ двора, Спустите; рабы мои, два лютые пса, Пускай его псы т терзаютъ всего». Не стали же пси его ни рвать, ни терзать, Понюхали псы его, сами прочь пошли; Святымъ Духомъ Лазарь, онъ сытъ пребывалъ, Святымъ Духомъ Лазарь ничемъ невредимъ; Какъ началъ убогій молитву творить, Какъ началъ убогій Христа величать: «Господи, Владыко, Спасъ милостивый! Выслушай Ты, Господи, молитву мою, Все мою молитву неправедную, Сошли мн, Владыко, грозныхъ Ангелей По мою по душеньку, по Лазареву. Какъ я жилъ убогій, на вольномъ свту, То-то моя душенька намучилася; И голода, холода всего приняла; Всякой она скверности навидалася, Создай мн, Владыко, горче того!» И самъ Господь выслушалъ молитву его, Молитву его все праведную; Ссылаетъ Богъ святыхъ Ангелей Тихихъ и смирныхъ, двухъ милостивыхъ. Какъ святые Ангели солетывали, Вынимали душеньку все Лазареву, Честно и хвально въ сахарны уста, Посадили душеньку-то на пелену, Понесли они душеньку-то на небеса, Отдали душеньву къ Абрамію въ Рай. Будетъ у богатаго почетный пиръ Про свою про братію возлюбленную; Выходилъ богатый въ зеленъ садъ гулять. Не усплъ богатый двора перейти, Не усплъ богатый въ саду погулять, Не усплъ богатый чары выкушать, Придетъ на богатаго люта хворьба, Вся Божія немочь уродливая: Подыметъ богатаго вельми высоко Ударитъ богатаго о сыру землю; Отбило у богатаго умъ и разумъ: Не вспомнитъ богатый житія своего. Не узрлъ богатый жены и дтей. Какъ видитъ богатый бду надъ собой, Взираетъ богатый-то на небеса. Какъ началъ богатый молитву творить, Какъ началъ богатый Христа величать: «Господи, Владыко, Спасъ милостивый! Выслушай ты, Господи, молитву мою, Создай Ты мн, Господи, святыхъ Ангелей, Тихихъ и смирныхъ, двухъ милостивыхъ. Какъ я жилъ богатый на вольномъ свту, Много имлъ злата, больше серебра, А больше того было цвтнаго платья. Создай мн, Владыко, получше того». А самъ Господь выслушалъ молитву его, Молитву его не праведную. Ссылаетъ Господь Богъ грозныхъ Ангелей, Грозныхъ и страшныхъ немилостивыхъ. Какъ грозные ангелы солетывали, Они грудь у богатаго разламывали, Скипетромъ душеньку вынимывали. Вынули душеньку въ кровавы уста, Посадили душеньку на востро копье: Понесли они душеньку крутя и вертя, Вкинули душеньку въ кипимый огонь. Молился богатый день до вечера; Не взможетъ богатый муки истерпть Взираетъ богатый изъ муки на Рай; Какъ видитъ богатый Абрама въ Раю, А возл Абрамія брата Лазаря. Воскрикнулъ богатый громкимъ голосомъ: «Милостивый братецъ убогій Лазарь! Выступи, братецъ, изъ Раю ты вонъ, Ты поди, родимый мой, на сине море. Помокни ты, братецъ, мизинный свои перстъ, Покропи мн, братецъ, кровавы уста. Не дай сударь, братецъ, въ огн исгорть, Не дай мн, родимый мой, въ смол искипть». Речетъ же убогій брату своему: «Милостивый братецъ богатый Лазарь, А теперь вамъ, братецъ, не своя воля, Какъ мы жили-были на вольномъ свту. Чмъ же погасишь кипимый огонь? Гд же твое, братецъ, злато, серебро?» — «Милостивый братецъ, убогій Лазарь! Злато мое серебро землей пожрало, Все мое имніе прахомъ взялось, Вс мои товарищи разъхалися, Вс друзья, пріятели отркалися, Рабы мои врные разно вс пошли, Остался я, братецъ, одинъ во грхахъ». — «Милостивый братецъ, богатый Лазарь! Помнишь ли ты, братецъ, памятуешь ли, Какъ мы жили были на вольномъ свту; Ты нищую братію на дворъ не впущалъ, Ты босаго, нагаго не обулъ, не одлъ, Отъ темной отъ ноченьки ты не укрывалъ, Съ широка подворья ты не провожалъ, Пути и дороги ты не указалъ, Вдовицъ и сиротъ ты не сберегалъ, Въ тюрьму, въ богадльню ты не подавалъ, До Божіей церкви ты не доходилъ, Отца ты духовнаго ты не почиталъ, Меня, брата Лазаря, братомъ не звалъ, Меня, брата Лазаря, въ роду не имлъ». — «Милостивый братецъ, убогій Лазарь! Чего ты мн, братецъ, давно не сказалъ Про муку про злую, преувчевную? Кабы зналъ я, вдалъ, не то бы творилъ, Я бъ нищую братію поилъ и кормилъ, Босаго и нагаго обулъ бы, одлъ, Отъ темной отъ ночи всегда бъ укрывалъ, Съ широка подворья всегда бъ провожалъ, Путь бы я дорогу всеё бъ указалъ, Вдовицъ бы, сиротъ я въ дому сберегалъ, Въ тюрьму, въ богадльню всегда бъ подавалъ, До Божіей церкви всегда бъ доходилъ, Отца бы духовнаго всегда уважалъ, Тебя, брата Лазаря, братецъ называлъ, Тебя, брата Лазаря, въ роду бы имлъ, Имлъ тебя, братецъ, какъ душу свою, Какъ бы свою душеньку во бломъ тл». Спохватился Лазарь, да не во время. Вскаялся богатый — возврату не быть. Какъ съ небесъ ангели солетывали, Они на землю ликовали, Убогому Лазарю славу поютъ.Москва.Зап. А. Л. Григорьевъ.
14
Стихъ о двухъ Лазаряхъ
Жили то были два братца, Два братца, два Лазаря, Что одна ихъ матушка спородила, Не однимъ ихъ Господь Богъ счастьемъ надлилъ: Что большаго-то Лазаря тьмою животомъ и богачествомъ его А малаго-то Лазаря святымъ кошелемъ. Заводилъ богатый Лазарь пиръ, Собралъ онъ Лазарь князей и бояръ и пестрыхъ властей А малой-то Лазарь пошелъ по милостину къ нему; «Подай, сотвори святую милостыню „Братецъ мой, братецъ, братецъ родной.“ „„Какой ты мой братецъ, какой ты мой родной? «Есть у меня брателко каковъ я самъ». Отсылаетъ онъ брателко отъ себя его роднаго Толкаетъ, пинаетъ, съ крыльца провожаетъ, Съ крыльца провожаетъ, кобелей потравляетъ. Усть-е возьмите борзы кобельё, Борзы кобели ему радуются Кровавыя раночки зализываютъ; Выбросилъ онъ Лазаря на навозъ. Взмолился онъ, Лазарь, Господу Богу: «Создай мн Господи скорую смерть, Скору, крылату немилостиву, Выняло бы душеньку нечестно, нехвально, сквозь правои ребро, На бломъ она свт налнствовалась. Тло мое блое нанжилося». Услышалъ его Господи молитву его: Посылаетъ онъ скорыхъ ангелей, Скорыхъ, крылатыхъ и милостивыхъ: Выньте его душеньку и честно и хвально и въ сахарны уста Положите его душеньку на пелены Поднимите душеньку на небеса Положите душеньку въ пресвтлый рай. И проситъ его брателко, свтъ родной: «Создай мн Господи скорую смерть, Скору, крылату и милостиву: Выняло бы душеньку въ сахарны уста Положило бъ душеньку на небеса Положило бъ душеньку въ пресвтлый рай, На бломъ она свт намаялася, Тло мое блое настранствовалось». Услышалъ Господь Богъ молитву его: Посылаетъ къ вену Господи двухъ ангелей, Двухъ крылатыхъ и немилостивыхъ: «Выньте его душеньку сквозь лвое ребро Положите душеньку на острое копье Поднимите душеньку вверхъ высоко И бросьте его душеньку въ таръ-тарары На бломъ она свт напьянствовалась И тло ея блое изнжилося». Во вки вковъ. Аминь.Сообщено А. Григорьевымъ.
15
О едор Тиров
Во свят град Константинов Было богомолье великое, Молился царь Константинъ Сауйловичъ У честныхъ у заутреней, У святыхъ у молебеновъ, Отходила честная заутреня, Царь Константинъ Сауйловичъ Онъ будетъ посреди двора царскаго, Издалеча изъ чиста поля Не люта-змя вывивалася, Вывивалася, выстилалася Ровна стрлочка каленая Ложилася калена стрла Посреди двора царскаго У ноги у царскія У руки у правыя, А на стрлочк была-была грамотка, На грамотк было написано Отъ царя іудейскаго, Отъ его силы жидовскія — Жидовскія, бусурманскія: Гой ты царь Константинъ Сауйловичъ, Ты давай вамъ супротивника Супротивъ меня, царя іудейскаго, Супротивъ моей силы жидовскія — Жидовскія, бусурманскія, Очищай землю святу русскую! Царь Константинъ Сауйловичъ, Съ того государь задумался — Задумался, запечалился, Повсилъ головушку буйную, Посупилъ очи ясныя Самъ во матушку во сыру землю, Самъ возговорилъ таково слово: Ужь вы гой еси, вы князье, бояре, Гости торговые, Мужички почетные, Христіане православные! А еще кто пойдетъ, побьетъ царя іудейскаго Его силу жидовскую, — Жидовскую, бусурманскую, Кто очиститъ землю святу русскую, Тотъ избавленъ будетъ муки вчныя, Наслдникъ будетъ царства небеснаго. Да никто ему словечушка не проговоритъ, Большой бояринъ хоронится за меньшаго, Меньшаго не видти изъ-за большаго, Только по двору по царскому, По крылечушку по красному Ходитъ, гуляетъ младый человкъ едоръ Тировъ, Всего ему отъ роду двнадцать лтъ. Самъ возговорилъ таково слово: Государь родимый батюшка, Еще царь Константинъ Сауйловичъ! Благослови меня, сударь батюшко, Спасовымъ образомъ. Матерью пречистою Богородице! Еще Троицею нераздльною: Я пойду побью царя Іудейскаго, Его силу жидовскую — Жидовскую, бусурманскую, Я очищу землю святу русскую. А царь Константинъ Сауйловичъ, Онъ горючими слезами заливается, Самъ возговорилъ таково слово: Ай горе! чадо милое А младый человкъ едоръ Тировъ, Всего теб отъ роду двнадцать лтъ, На боехъ часто не бывывалъ, Сбрую ратною не влаживалъ, Изъ крпка лука не стрливалъ, Калены стрлы не кладывалъ. На кого, чадо, надешься, Держись надежду великую? А младй человкъ едоръ Тировъ Самъ возговорилъ таково слово: Государь родимый батюшка, Еще царь Константинъ Сауйловичъ! Я надюсь, сударь батюшка, Я на Спаса на пречистаго, Я на матушку пресвятую Богородицу, Я на Троицу нераздльную, На твое благословеніе великое, Только было бы твое благословеніе великое. Онъ царь Константинъ Сауйловичъ Восходилъ въ церковь соборную, Поднималъ иконы мстныя, Служилъ молебны заздравные. Благословилъ его сударь батюшко Спасовымъ образомъ, Матерью пресвятой Богородицей, Еще Троицей Нераздльною. А младый человкъ едоръ Тироыъ Восходилъ на конюшню дубовую, Выбиралъ коня что есть лучшаго, Сдлалъ сдлечко черкасское О двнадцати подпружинахъ, Не ради красы молодецкія, Ради крпости богатырскія. А молодой человкъ едоръ Тировъ, Онъ беретъ сбрую ратную, Копье булатное, Палицу желзную, Еще крпкій лукъ о дв стрлы каленыя, Садится онъ на добра коня, Позжалъ по граду Константинову. Подъ нимъ добрый конь подымается Черезъ ту стну блокаменну, Какъ ясенъ соколъ полетлъ по поднебесью, Вызжалъ далече во чисто поле, Становился супротивъ царя іудейскаго, Супротивъ его силы жидовскія — Жидовскія, бусурманскія. Онъ и бьется съ царемъ по первый день, Онъ и бьется съ царемъ по второй день, Онъ и бьется съ царемъ по третій день, Не пиваючи, не даючи, Со добра коня не слзаючи, Побивалъ царя іудейскаго, Его силу жидовсвую Жидовскую, бусурманскую, Обливала его кровь жидовская — Жидовская, бусурманская, Не по колни, не по поясъ, По самыя груди блыя. Молодой человкъ едоръ Тировъ — Онъ и бьетъ копьемъ во сыру землю, Самъ возговоритъ таково слово: «Ужъ ты, матушка, сыра земля, Разступися на четыре на четверти На вс на четыре на стороны, Ты пожри въ себя кровь жидовскую — Жидовскую кровь, басурманскую». По Божію изволенію, Разступалася мать сыра земля На четыре на четверти, Прожирала въ себя кровь жидовскую, Жидовскую, басурманскую, Царя іудейскаго. А младый человкъ едоръ Тировъ Очищалъ землю свято-русскую, Позжалъ по граду по Константинову, Подъ нимъ добрый конь спотыкается Самъ онъ на кон сидятъ-шатается Какъ завидлъ его сударь батюшко Еще царь Константинъ Сауйловичъ, Самъ возговорилъ таково слово: «Ужь вы гой есте князья-бояре, Гости торговые, Мужички почетные, Христіане православные! Восходите скоро въ церьковь соборную, Поднимайте
иконы мстныя, Служите молебны заздравные, Встрчайте младенца во чистомъ пол, Ему бейте челомъ, поклонитеся По двнадцати земныхъ поклоновъ, По сороку до поясу. За него святое умоленіе За него честное претерплніе. Князья-бояре его слушали: Восходили скоро въ церковь соборную, Поднимали иконы мстныя, Служили молебны заздравные, Стрчали младенца во чистомъ пол, Ему били челомъ, поклонилися По двнадцати земныхъ поклоновъ, По сороку до поясу. За него святое умоленіе За него чествое претерплніе. А младый человкъ едоръ Тировъ Взъзжалъ на широкій, на царскій дворъ. Встрчаетъ его сударь батюшко, Еще царь Константинъ Сауйловичъ; Его родимая матушка Приняла его съ добра коня, Повела въ палаты блокаменны, Посадила подъ иконы мстныя, За столы за дубовые, За скатерти за бранныя, За питья за медвяныя. За ствы за сахарныя; Понесла ему первую ствицу… Изъ-за первой изъ-за ствицы Завидла коня потнаго Повела поить на синё море, На ту воду, на студеную, Обмывати крови жидовскія, Жидовскія, басурманскія. Гд вы возьмется, тамо лютый змй, Лютый змй, люто-огненный, Ухватилъ его родимую матушку Онъ во челюсти во зминыя, Унесъ ее за синё море, Во т пещеры, въ горы блокаменны, Ко двнадцати ко змёнышамъ, На ту муку на зминую. Ахъ, что за горе великое! Выбгаетъ его добрый конь На широкій, на царскій дворъ, Прорщитъ его добрый конь Человческимъ языкомъ: „А младый человкъ едоръ Тировъ! Что ты пьешь, шь, что тшишься, На себя-то бды не чаешься, Какъ твоя родимая матушка, Ради тебя дождалася, Ради тебя доглядлася! Понесла теб первую ствицу, Изъ-за первой изъ-за ствицы Завидла меня, коня потнаго, Повела поить на синё море, На ту воду на студеную, Обмывати крови жидовскія, Жидовскій, бусурманскія. Гд ни возьмется тамо лютый змй, Лютый змй, люто-огненный, О двнадцати хоботовъ, Ухватилъ твою родимую матушку Онъ во челюсти во зминыя, Унесъ ее во синё море Ко двнадцати ко зменышамъ На ту на муку на зминую“. Ахъ, ты горе великое! А младый человкъ едоръ Тировъ, Что въ устахъ было, то проглотилъ, Что въ рукахъ, то такъ пустилъ; Восходитъ скоро въ церковь соборную, Онъ беретъ съ собой слово Божіе, Святу-честну книгу Евангелье, Онъ беретъ съ собой сбрую ратную, Копье булатное, Саблю вострую, палицу желзную, Еще крпкій лукъ, дв стрлы калены; Онъ приходить къ морю синему, Становился на крутомъ, красномъ бережечк, Онъ читаетъ слово Божіе, Святу-честну книгу Евангелье; Во слезахъ письма не видитъ, Во рыданьи слова не вымолвить. Гд ни возьмется тако китъ рыба, Прорщить та китъ рыба Человчьимъ языкомъ: „А младый человкъ едоръ Тировъ! Ты поди по мн, по кит рыб, Яко по мосту, яко по суху, Выручи свою родимую матушку Изъ той муки зминыя, Отъ двнадцати отъ зменышей“. А младый человкъ едоръ Тировъ Переходитъ море синёе, Становится на крутомъ, красномъ бережочк, Читаетъ слово Божіе, Святу-честну книгу Евангеліе, Во слезахъ письма не видитъ, Во рыданьи слово не вымолвитъ. Завидла его родимая матушка Изъ той изъ муки зминыё, Отъ двнадцати отъ зменышей, Кричитъ-вопить громкихъ голосомъ: „Ой, дитятко, съ тобою мы погибнули, Родимое, съ тобой погибнули!“ А младый человкъ едоръ Тировъ Самъ возговоритъ таково слово: „Не убойся, моя матушка, не погибнули, Родимая, не погибнули: Еще съ ними Богъ и надъ нами Богъ, Со мною слово Божіе, Со мною сбруя ратная, Копье булатное; Сабля вострая, палица желзная, Еще крпкой лукъ, дв стрлы калены“. А молодой человкъ едоръ Тировъ, Онъ натягивалъ свой крпкой лукъ, Онъ накладывалъ дв стрлы калены; Онъ стрлялъ въ двнадцать змёнышей, Побивалъ двнадцать зиёнышей; Выручилъ свою родимую матушку Изъ той изъ муки зминыя Отъ двнадцати зменышей; Онъ посадилъ ее на головку на тяжелую, Донесъ ее къ морю синему. Его родимая матушка Назадъ себ оглянулася, Завидла змя лютаго, Люта змя, люта-огненна, О двнадцати хоботовъ, Кричитъ-вопитъ громкимъ голосомъ: „Ой, дитятко, съ тобой мы погибнули. Родимой, съ тобой погибнули!“ А младый человкъ едоръ Тировъ Самъ возговоритъ таково слово; „Не убойся, моя матушка, не погибнули, Родимая, не погибнули; Еще съ вами Богъ и надъ нами Богъ, Со мною слово божіе, Со иною сбруя ратная, Копье булатное, Сабля вострая, палица желзная Еще крпкой лукъ, дв стрлы калены.“ А младый человкъ едоръ Тировъ, Онъ натягивалъ свой крпкой лукъ, Онъ накладывалъ дв стрлы калены, Онъ стрлялъ супротивъ змя лютаго Люта змя, люта, огненна О двнадцати хоботовъ, Вышибалъ ему сердце со печенью; Обливала его кровь зминая Не по колно, не по поясъ, По самы трудя блыя, А младый человкъ едоръ Тировъ, Онъ и бьетъ копьемъ во сыру землю, Самъ возговоритъ таково слово: — Ужь ты матушка мать сыра земля Разступися на четыре четверти На вс на четыре стороны! Ты пожри въ себя кровь зминую! — По Божію изволенію. Разступалася мать сыра земля На четыре на четверти, Пожирала въ себя кровь зминую. А младый человкъ едоръ Тировъ Очищалъ землю свято-русскую Приходилъ во синю морю, Становился на крутомъ красномъ бережечк, Читаетъ слово Божіе Святу честну книгу Евангелье, Во слезахъ письма не видитъ Во рыданьи слово не вымолвитъ. Гд не возьмется та же китъ рыба Прорщитъ китъ рыба, Человчимъ языкомъ; „А младый человкъ едоръ Тировъ, Ты поди по мн по кит рыб, Яко по мосту, яко по суху Понеси свою родимую матушку, Изъ тыё изъ муки змнинё“. А младый человкъ едоръ Тировъ Переходитъ море синёё Становится на крутомъ красномъ бережечк Самъ возговоритъ таково слово: — Государыня моя родимая матушка А что стоитъ моё похожденіе Супротивъ твоего порожденія? Его родимая матушка Горючимъ слезамъ заливалася Сама говорила таково слово: „Ой горе, чадо милое! А младый человкъ едоръ Тировъ, Всего теб отъ роду двнадцать дть, Какъ твое то похожденіе, Наипаче моего порожденія.“ А младый человкъ едоръ Тировъ Приходилъ ко граду Константинову, Какъ завидлъ его судырь батюшко Еще царь Константинъ Сауйловичъ Самъ возговорилъ таково мово: Ужь вы гой есте князья-бояре, Гости торговые, Мужички почетные, Христіане православные! Еще кто почтитъ отца и мать свою Надется едору Тирову На первой недл поста Господня великаго Тотъ избавленъ муки вчныя Наслдникъ будетъ царства небеснаго. Еще славенъ Богъ и прославленъ, Велико имя Господне!
16
Стихъ о Михаил Архангел
Спустится на землю судья праведный, Михайло Архангелъ, свтъ. Со полками онъ съ Херувимами, Съ Херувимами и съ Серафимами, Со всею онъ силою небесною И со трубою онъ златокованной И первый онъ разъ вострубитъ — И души въ тлеса пойдутъ; Второй онъ разъ вострубятъ — Отъ гробовъ мертвые встаютъ; Въ третій разъ вострубитъ Вс на судъ Божій пойдутъ. И праведные идутъ по правую руку, а гршные по лвую, У праведныхъ лица хорошія, На главахъ власы, какъ лунь свтлы; А у гршныхъ лица все черныя. У гршныхъ волосы словно стрлы стоять. Праведные идутъ все стихи поютъ Херувимскіе и серафимскіе: Величаютъ Христа, Царя небеснаго, Пресвятую они Матерь Богородицу, Величаютъ они Михайла Архангела: «Не возможно ли, батюшко, Михайло Архангелъ, помиловать?» Отвчаетъ Михайло Архангелъ, свтъ имъ чудотворецъ: «Проходите рабы крещеные, души врныя Уготовали вы царство небесное». А гршные идутъ сильно плачутъ, Плачутъ они да и рыдаютъ, Ко Михайлу Архангелу причитаютъ: «Не возможно ли васъ, батюшко, Михайло Архангелъ, помяловать? И дайте намъ годы урочные, Столько годовъ, сколько въ мор песку.» Отвчаетъ Михайло Архангелъ свтъ имъ чудотворецъ: «Отойдите злые, окаянные! Блый свтъ вамъ на волю данъ билъ, Сами вы себ мсто уготовали, Мсто, муку вчную и тьму кромшную». Рече Михайло Архангелъ, чудотворецъ: «Ангели, вы мои Архангели, Берите прутье желзные Гоните вы злыхъ окаянныхъ, Гоните ихъ въ рку огненну Засыпьте ихъ пескомъ и хрущобою, Завалите доскою чугунною Не чулъ бы я отъ нихъ ни писку, ни вереску, Ни зубнаго бы отъ нихъ скрежетанія.» Они идутъ да слезно плачутъ, отцу матери причитаютъ, Ко сырой земл припадаютъ: «Почто вы васъ отцы — матери породили, Краше бы насъ на родинахъ растоптали, Ко страху Божьему вы васъ не учили.»Сообщено А. Григорьевымъ.
17
Стихъ о Пятниц
Во славномъ город въ Ерусалим На той гор на Вертеп, Стояла святая пустыня, Въ этой пустын жилъ святой пустынникъ Василій И молился онъ Господу Богу, Жёстко онъ молился со слезами Умолилъ онъ себ царство небесное. Во сн ему Пятница явилась, Крестомъ его оградила, Свчею его освтила Словесно ему говорила: «Стань же ты, стань, рабъ Божій пробудися, Поди же на святую на Россію, Разсказывай людямъ православнымъ, Чтобы другъ друга люди возлюбили, Братъ братомъ называли, Отцей матерей почитали, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ай, вы мужи и жены честныя! Середы, да Пятницы почтите, Въ воскресные дни Богу молитесь, Дтей своихъ не проклинайте, Жидами не называйте: Жиды у Христа проклятые, Жиды Христа проклинали, Святую одежду Его раздирали, Копьемъ святое тло протыкали, Святую Христову кровь проливали, На крестъ Христа распинали, Гвоздями руки, ноги приковали, Обручи желзные набивали, Во землю его зарывали. Изъ мертвыхъ Христосъ воскресе, Изъ гроба Христосъ да возставши — Весь міръ православный взрадовался: Слава Теб Христе Боже да на небеси!»
ПСНИ ИСТОРИЧЕСКІЯ И СОЛДАТСКІЯ
1
Псня о Марь Юрьевн
Жилъ-былъ князь Романъ Митріёвичъ. Съ женкой спалъ и ей прищавилось ночью, Что у ней перстень спалъ съ правой руки, Съ правова перстечка, съ мезёночка, И разсылался на мелкія зёрночка; Она вс собрала, одного не могла отыскать. Даемъ мы знать по всмъ землямъ, до всмъ ордамъ, Чтобы твой сонъ разсудили. Чтобы твой совъ разсказали: «Я свой сонъ сама разсужу: Прибгутъ ко мн изъ-за моря Три червленыехъ, три корабля, Увезутъ меня, Марью, за сине море За сине-море, за соленое, Къ тому Мануилу сынъ Ягайлову». Онъ не слушалъ тхъ рчей, Онъ ушелъ скорй въ тихи мелки заводи Стрлять гусей, блыхъ лебедей, Маленькихъ пернатыхъ, срыхъ уточекъ. Она сла къ окошечку косивчиту (косящату?) И глядитъ: бжатъ изъ-за синя Изъ-за моря, изъ-за синя Три чорныихъ, три корабля, Приворачиваютъ къ нимъ въ гавань корабельную И видитъ Марья — увезутъ меня За сини моря, за соленыя: Она запирала окошечко ковшивчето, Пошла по палат блокаменной, Изъ блыхъ палатъ на новы сни, Съ новыхъ сней на красно крыльцо, Съ краснаго крылечка на дубовый мостъ, Съ дубоваго моста на тропиночку. По тропиночк Марья въ чисто поле, И засла подъ яблонь кудреватую, И прибгали три кораблика, три черныихъ Прямо въ гавань корабельную, Подбирали парусы полотняны, И метали якори булатные, И выпущали шеенки [11] шелковыя, И спущаяя на воду шлюпку легкую, И садились въ шлюпочку, пріхали Прямо въ гавань корабельную. И шли въ палаты блокаменны И искали Марью — не могутъ найти! Одинъ былъ воръ, поваренный дтинушка, Не искомъ ищеть — слдочки выправливаетъ, Выправливаетъ, да вырзываетъ, По тропиночк Марьи слдочки выправливаетъ, Дтинушка повареный вырзываетъ И нашелъ ее подъ яблонью кудреватою. «- Ты ли есть Марья Юрьевна?» «Я не Марья Юрьевна, Я Марьева служаночка». «Скажи, ты ли есть Марья Юрьевна?» «Я есть Марья Юрьевна, лебядь блая». Онъ и бралъ ее за ручки блыя, И за т ли перстни злаченыя И увозилъ на червленомъ на корабл За сине-море, за солевое. И пришелъ дтинушка поваренный Къ Мануилу сыну Ягайлову; Онъ встрчаетъ его съ честью, съ радостью, Онъ бралъ Марью за руки за блыя, За т ли перстни злаченыя, Онъ хочетъ цаловать ее въ сахарны уста. Говоритъ ему Марья Юрьевна: «У насъ до трехъ годовъ не цалуются, не обнимаются». И ушелъ Мануйло Ягайловичъ на тихи-мелки заводи Стрлять гусей, блыхъ лебедей, Маленькихъ пернатыхъ срыхъ уточекъ; Поидучя матери наказывалъ: «Дай ей нянюшекъ, служаночекъ, Ежели она закручинятся». Она сидла у окошечка косивчата, Глядла въ околенку стекольчату. Вотъ мать его идетъ спрашиваетъ: «Чего ты сидишь у окошечка у кошивчата, Чего плачешь, уливаешься?» «Сегодня у меня, на Руси, великъ праздникъ, Великъ праздникъ — Свтло Христово Воскресеніе; Гуляютъ жены христіанскія, Купеческія, министерскія, крестьянскія, И послднія жены солдатскія, И голи кабацкія; А я сижу у окошечка, Проливаю свои слезы горючія», Мать дала ей няничекъ, служаночекъ въ сады гулять И дала напитковъ всякихъ разныехъ, И дала козла любимова Моналинова; Она напоила нянекъ до пьяна, Что няньки лежатъ сами безъ себя. Вотъ она взяла козла зарзала, Пришла Марья на гору высокую, Скидывала свое платье цвтное, Надвала на лсиночку И пошла съ горы, Ей на встрчу быстра рка. И быстра рка идетъ, Что громъ гремитъ, И взмолилась Марья быстрой рк: «Ой же ты, мать, Дарья-рка! Сдлайся по женскимъ перебродищамъ, Станьте переходы узкіе, переброды мелкіе, Пропустите меня Марью Юрьевну!» И рка Марью послушалась: Сдлалась по женскимъ перебродищамъ; Перебрела она черезъ быстру рку, Пошла она впередъ попадать И пришла ей больше того рка. Она видитъ, что перейти нельзя; Смотритъ, плаваетъ на другой сторон колода блодубова, И взмолится Марья той колод блодубовой: «Ой же ты, колода блодубова! Перевези меня черезъ быстру рку, А выйду на Святую Русь, Выржу тебя на мелки кресты, На чудны образы И вызолочу червоннымъ краснымъ золотомъ». И колода ее послушалась: Перевезла ее черезъ быстру рку. И пришла Марья Юрьевна Къ Роману Митріёвичу, Сама взговоритъ таковы рчи: «Ой еси, ты Романъ, князь Митріевичъ! Вывеземъ мы колоду блодубову На святую Русь, Выржемъ на мелки кресты Я на чудны образы, И вызолотимъ червоннымъ краснымъ золотомъ». И вывезли ту колоду блодубову На святую Русь И вырзали на мелки кресты, И на чудны образы, И вызолотили червоннымъ краснымъ золотомъ И разослали по церквамъ.Архангельская губ. зап. С. В. Максимовъ.
11
Ширинки, лсенки.
2
Романъ князь Митріёвичъ младъ, Позжалъ онъ въ чисто поле Сбирать дани за т годы, за старые; И унимаетъ его княгиня Марья Юрьевна: «Душенька, Романъ князь, сударь Митревичъ! Ни удь ты въ далеко чисто поле Сбирать т дани, сударь, пошлины: Какъ ночесь мн, Марь Юрьевн, Мало спалось, много видлось, Много видлось, во сн грезилось: Будто спалъ у меня, у Марьюшки, злаченъ перстень Съ меньшова перста, съ мизеночка, И разсыпался на мелкія зёрнотка, на мушенки. Тутъ изъ далеча, далеча, изъ чиста поля Прилетло стадо черныхъ вороновъ, Расклевали, мой, Марьюшкявъ, злаченъ перстень Кто бы могъ мой сонъ теперь розсудить?» Говоритъ князь Романъ, сударь Митріевичъ: «Ты не плачь, княгиня Марья Юрьевна, Юрьевна, ты лебедь блая! Я какъ съзжу въ далеко чисто поле, Такъ съищу тамъ много знахарей, Что могутъ теб разсудить твой сонъ». Говоритъ княгиня, Марья Юрьевна: «Ты, душенька, Романъ князь, сударь Митревичъ, Не надо мн твоихъ много знахорей, Я могу этотъ сонъ сама весь розсудить! Какъ ты удешь въ далече чисто поле, Такъ изъ той земли, изъ бусурманскія, Надутъ многи погани татарове На трехъ червленихъ новыхъ корабляхъ; Увезутъ меня княгиню Марью Юрьевну». Ничего князь Романъ не побаровалъ (sic) И узжалъ въ далече чисто поле. Въ ту пору, въ то время Прізжали погани татарове На трехъ червленыхъ новыхъ корабляхъ. Тутъ княгиня въ побгъ пошла: Выходила изъ высока нова терема На новыя сни, Съ новыхъ сней на широкій дворъ, Съ широка двора въ зеленый садъ, Тамъ приздынула яблонь кудреватую. И садилась подъ яблонь кудреватую. А т поганы татарове Вызжали на крутой красенъ бережокъ, Приходили въ высокъ теремъ: Туто ходитъ Марьяна протомойница; Они туто взяли плеточки шелковыя, Стали туто бить Марьину протомойницу: «Ты скажи намъ, скажи, не утай-скажи, Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?» И говорила имъ Марьяна протомойница: «Я есть не княгиня Марья Юрьевна, Я есть Марьяна протомойница». Они стали туто бить Марьяну клюшницу: «Ты скажи намъ, скажи, не утай-скажи, Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?» И говорила имъ Марьина клюшвица; «Я есть не княгиня Марья Юрьевна. Я есть Марьина клюшница». И стали они Марью отыскивать: Выходили они изъ высока нова терема На новы сни. Со новыхъ сней на широкій дворъ, Съ широка двора во зеленый садъ, Приздынули тутъ яблонь кудреватую И нашли княгиню Марью Юрьевну, Стали Марьюшку допрашивать: «Скажи: ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?» «Нтъ, я не княгиня есть Марья Юрьевна, Я есть Марьина постельница». Тутъ они брали плёточки шелковыя, Стали ее бить, не жалючись, И стали ее снова допрашивать: «Скажи, скажи, не утай-скажи: Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?» Тутъ она и сказалась имъ: «Я есть княгиня Марья Юрьевна». Взяли они княгиню за блы руки, И вели на пристань корабельную, И привезли къ Батышу на червленъ корабль; Беретъ ее Батыша за блы руки, И цалуетъ княгиню въ сахарны уста, Говоритъ княгиня Марья Юрьевна: «Ой же ты, Батышъ царь Батурьевичъ! Не цалуй ты меня въ сахарны уста, Не скверни устовъ моихъ сахарныхъ, Когда привезешь въ землю бусурманскую…»Калгалакша, на Бломъ МорЗап. С. В. Максимовъ. Дальше пвецъ не зналъ; а ссылался на второй варіантъ.