Наше послевоенное
Шрифт:
Медленной ленивой походкой, походкой, которой ходят лишь молодые парни на юге к нам приближается Джондо, полусонно прикрыв глаза от жары. Мы киваем друг другу в знак приветствия, и Гиви намерен пройти мимо. На ходу он оглядывает нас с Шуриком, останавливается, открывает глаза, и еще раз оглядывает моего кавалера совершенно уничтожающим взглядом. К счастью, Шурик его не видит.
Сделав однозначные выводы не в пользу Шуры, Гиви вдруг строго говорит мне:
– А ну-ка пойдем, я провожу тебя домой.
Звучит это так: кто это разрешил тебе шляться с кем попало?
Я совершенно счастлива, быстренько говорю "пока" и не дав поклоннику опомниться,
– Где ты его выкопала?
– иронически интересуется Гиви.
– Да так, случайно, - смеюсь я.
Мы расстаемся возле Гивиного дома и я бегу домой решать свои задачки
Все мы тогда уже были как-то внутренне разъединены, приближался час проверить свои силы, большинство из нас уезжало. В Батуми оставались Нанули, Бэла, Тира, Инга оканчивать музтехникум, Осман, Юрка. Гиви, Алик, Велик, Лариса Голубцова, Оксана мечтали стать врачами. Гиви уезжал в Харьков, Алик в Одессу, Велик в Ереван, Лариса в Краснодар, Оксана в Москву. Зойка Меликян мечтала стать педагогом и уезжала в Армению, моя Зоя ехала в поступать в Ленинградскую техноложку, я на физтех, Даник в Бауманское, Нелли и Наташка Антипина в Тбилиси, в политехнический. Люда тоже уезжала в Тбилиси, отец надеялся устроить ее в медицинский. Марина и Стефа уезжали в Ленинград в политехнический, Маня в Саратов в зоологический, Арут в стоматологический.10 "А" разъезжался по всей стране, каждый со своими мечтами и надеждами. Отъезжающих провожали те, кто еще оставался.
Софа уехала к сестре в Чимкент и я мы с Зоей проводили последние денечки вдвоем. Днем мы занимались, а вечерами гуляли по бульвару, слушали шум моря, часто сидели вдвоем в одной кабинке для переодевания, поджав ноги и мечтая о будущем. Перемены в жизни были на пороге. 10 июля у меня начинались вступительные экзамены на физтех.
В начале июля мама взяла билеты в Москву, и мы уехали. Я взяла с собой репродукции Рокуела Кента, "Четвертый позвонок" Марти Ларни и "Сборник задач по физике" Балаша.
Наше послевоенное
Криминская З.К.
Эта книга - рассказ о моем послевоенном детстве, похожем на детство миллионов детей, родившихся в конце сороковых, в начале пятидесятых годов. Для современного молодого поколения середина прошлого века доисторический период: у нас не было компьютеров и DVD плееров, мы не смотрели мультиков по телевизору, да и телевизоров не было. Не было не только памперсов, но и колготок, а собственная ванна и телефон (простой, не сотовый) имелись только в привилегированных семьях. Но технический прогресс не изменил души ребенка, и то, что казалось обидно тогда, обидно и сейчас, и если мы радовались стакану газировки, то сейчас дети радуются бутылочке кока-колы, и думается мне, что название напитка, вкупе со всем остальным, не важно.
В моем детстве необычна только география места жительства нашей семьи: от Владивостока до Батуми.
Но в нашей стране была принята единая программа обучения, и главное, единая система воспитания: нам предлагались в кумиры одни и те же герои, читались одни и те книжки, пелись одни и те же песни. Во двор с друзьями мы играли в одинаковые игры, войны велись всегда между белыми и красными, или между русскими и немцами. И как бы не разнилась жизнь взрослых, жизнь детей, во всяком случае, школьная жизнь, мало менялась с изменением географии. Вот об этой детской жизни, максимально достоверно, лишь слегка приукрашивая, я и попыталась рассказать.
Часть
От нуля до семи
Солдатская, Тбилиси, Батуми
В апреле сорок второго года мама моя выехала из осажденного Ленинграда по единственной дороге через Ладожское озеро: дороге жизни, как она называлась. Мама успела до летнего наступления немцев, захвативших Северный Кавказ, добраться до родного города Батуми. И уже в сентябре продолжила учебу, начатую в сороком году в Ленинграде, в Тбилисском медицинском интституе. После его окончанияв 1946 году маму, несмотря на то, что она была замужем, отправили по распределению (тогда это было строго - попробуй, откажись) на Северный Кавказ в станицу Солдатская, в Кабардино-Балкарии. Папа остался в Тбилиси доучиваться в политехническом институте. В институт он поступил уже после войны, которую провел в окопах на Дальнем Востоке. В боевых операциях не участвовал, возможно, из-за того, что он был сыном врага народа - деда расстреляли в 1937 году.
В 1946 г. в стране в очередной раз был голод.
Мама поехала в Солдатскую вместе с мамой (бабушкой) и они поселились на квартире в частном доме. Жили они на мамину зарплату, т. е. на то, что можно было купить, а что можно купить в голодающей деревне? Так что меня заморили голодом еще до рождения.
Если верить метрике, я родилась 26 марта 1947 года в весе 2 кг 700 г,( в метрике об этом не сказано) не доставив маме особенных хлопот. Родилась я возле печки, которую топили кизяком, в антисанитарных условиях, и мама боялась сепсиса. Сразу после родов голодной роженице принесли картофельные шаньги, которые мама тут же съела и всю жизнь вспоминала, какие они были вкусные.
До 4-х месяцев я орала день и ночь, была худая и сморщенная, как старичок и думали, что я не выживу. Потом оказалось, что я была голодная, (у мамы было достаточно молока, но очень жидкого, да и с чего там взяться жирности?) и когда меня стали прикармливать, я замолчала.
На мое рождение маме дали материи по карточкам на четыре пеленки, а памперсов тогда не было...
Родилась я, как все младенцы с серо-голубыми глазами, как у мамы и бабушки; как-то в четыре месяца мама поднесла меня к окну и увидела два карих глаза. Я походила на папу.
Няньчилась со мной бабушка, с 4-х месяцев сажала в подушки, (что сейчас строжайше запрещено) и давала играть пуговицами разноцветными, скрепленными ниткой. Погремушек у меня не было.
Для моего мытья носили воду с речки, речка была внизу, дом на горке.
Один раз бабушка пошла на базар, когда проходила мимо веревки с бельем, ей на голову упал мой подгузник, с которым она благополучно и ходила целый день, пока хозяйка не обратила внимания и не спросила:
– Людмила Виссарионовна, а что такое у Вас на голове?
Бабушка была очень сконфужена.
Ходить я научилась в 11 месяцев.
Едва начав ходить, я совершила форменное злодейство. Подобралась к корзинке с вылупившимися цыплятами и задушила 2 цыплят, крепко сжав их в ручках.
Была я неласковым ребенком, не позволяла лишний раз себя поцеловать, в неполные два года при виде больших мальчишек показывала кулак, шептала: " Вот как дам, вот как дам", и пятилась назад.
Пуговицы у меня были биговочки, еда - маняма, кукла - потяпа.
Когда я уставала, то приседала и говорила: " ножки болят, ножки болят", пока меня не брали на руки.