Наши за границей
Шрифт:
— Оттого, что насъ про селедку не учили. У насъ пансіонъ былъ для двицъ… Ну, съ какой стати двицу про селедку учить? Селедка — предметъ мужской, а не женскій, она принадлежитъ къ закуск, а закуска подается къ водк, а водку разв двицы пьютъ?
— Да вдь двицы-то выходятъ замужъ, длаются потомъ хозяйками, подаютъ мужу и его гостямъ селедку къ водк, такъ какъ-же ихъ про селедку-то не учить?..
Въ это время надъ самымъ ухомъ супруговъ раздался ударъ въ ладоши и громкій сиплый выкрикъ:
— Nous commen`eons! Dans un quart d'heure nous commen`eons! Voyons, messieurs et mesdames… Faites attention… Voici la caisse… Prenez les billets D'ep^echez-vous, d'ep^echez-vous. Seulement un franc.
— Фу, чортъ тебя возьми! Лшій проклятый! — выругался Николай Ивановичъ, и даже погрозилъ усатому человку кулакомъ, но тотъ нисколько не смутился и продолжалъ зазывать:
— Quelque chose de remarquable, monsieur. Quelque chose, que vous ne verrez pas partout… La danse de ventre, monsieur… Venez, madame, venez. Nous commen`eons…
Тутъ-же было окошечко театральной кассы. Въ касс сидла пожилая женщина въ красной наколк, выглядывала оттуда и даже совала по направленію къ Глафир Семеновн вырванные изъ книжки билеты.
Супруги подошли къ касс.
— Комбьянъ? — спросилъ Николай Ивановичъ и, получивъ отвтъ, что за входъ всего только одинъ франкъ, купилъ билеты и повелъ Глафиру Семеновну въ двери театра.
XXXIII
Театръ египтянъ и арабовъ, въ который вошли, Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна, былъ маленькій театръ-балаганъ, выстроенный только на время выставки, съ потолкомъ, подбитымъ крашеной парусиной, съ занавсомъ изъ зеленой шерстяной матеріи. Размщенные передъ сценой стулья стояли около барьеровъ, составляющихъ изъ себя какъ-бы узенькіе столы, на которыхъ зритель могъ ставить бутылки, стаканы, чашки. Немногочисленная публика сидла, курила и пила, кто пиво, кто вино, кто кофе съ коньякомъ. Англійскій языкъ слышался во всхъ углахъ. Англичане пили, по большей части, хересъ, потягивая его черезъ соломинку и закусывая сандвичами. Представленіе еще не начиналось. По рядамъ шнырялъ мальчикъ въ блуз и продавалъ программы спектакля, безъ умолку треща и разсказывая содержаніе предстоящаго представленія. Бродили лакеи, подлетавшіе къ каждому изъ входящихъ зрителей, съ предложеніемъ чего-нибудь выпить. Одинъ изъ лакеевъ былъ для чего-то въ красныхъ туфляхъ безъ задниковъ и въ простомъ халат изъ дешевой тармаламы, точь-въ-точь въ такомъ, какіе у насъ по дворамъ продаютъ татары. Голова его была обвита полотенцемъ съ красными концами, что изображало чалму.
— Батюшки! Да это не театръ. Здсь вс пьютъ и курятъ въ зал,- сказала Глафира Семеновна.
— Театръ, театръ, но только съ выпивкой. Ничего не значитъ… Это-то и хорошо. Сейчасъ мы и себ спросимъ чего-нибудь выпить, — заговорилъ Николай Ивановичъ, увидавъ халатника и воскликнулъ:- Глаша! смотри-ка, какой ряженый разгуливаетъ! Въ нашемъ русскомъ халат и банномъ полотенц на голов. — Почтенный. Ты изъ бани, что ли? Такъ кстати-бы ужъ вничекъ
— Plait-il, monsieur? — подскочилъ къ нему халатникъ, понявъ, что о немъ идетъ рчь, и взмахнулъ салфеткой, перекладывая ее изъ руки въ руку.- Que d'esirez-vous, monsieur? Un caf'e, un bok?
Николай Ивановичъ посмотрлъ на него въ упоръ и расхохотался.
— Въ какой бан парился-то: въ Воронинской или въ Целибевской? — задалъ ему онъ вопросъ.
Лакей, думая, что его спрашиваютъ о костюм, отвтилъ пс-французски:
— Это костюмъ одного изъ племенъ, живущихъ въ Египт.
Супруги, разумется, не поняли его отвта. Николай Ивановичъ, однако, продолжалъ хохотать и спрашивать по-русски:
— Какъ паръ сегодня? Хорошо-ли насдавали? Ладно-ли вничкомъ похлестался? Ахъ, шутъ гороховый! Вдь вздумалъ-же вырядиться въ такой нарядъ.
— Да что ты съ нимъ по-русски-то разговариваешь? Вдь онъ все равно ничего не понимаетъ! — остановила мужа Глафира Семеновна.
— А ты переведи. Вдь про баню-то наврное должна знать по-французски. Да и про вникъ тоже.
— Ты спрашивай, спрашивай, что теб надо выпить-то.
— Caf'e, cognac, bok? Qu'est-ce que vous d'esirez, monsieur? — повторилъ свой вопросъ лакей.
— Глясь. Аве ку глясъ? Апорте глясъ. Компрене ву? — сказала Глафира Семеновна.
— Oh, oui, madame. Vous recevez tout de suite. Et vous, monsieur?
— Кафе нуаръ и коньякъ, — далъ отвтъ Николай Ивановичъ.
Лакей, шлепая туфлями, побжалъ исполнять требуемое.
Супруги сли. Вскор раздвинулся занавсъ и стали выходить на сцену актеры. Вышли два усача, одтые во все блое, поговорили на гортанномъ нарчіи и стали махать другъ на друга саблями. Помахали и ушли за кулисы. Вышли три музыканта въ халатахъ и босые. Одинъ былъ съ бубномъ, два другихъ съ тростниковыми флейтами. Они остановились передъ лампой и затянули что-то очень тоскливое съ мрнымъ пристукиваніемъ въ бубенъ и его деревянный обручъ.
— Игра-то изъ панихидной оперы, — замтилъ Николай Ивановичъ.
— Тоска — отвчала Глафира Семеновна и даже звнула. — Ужъ выбрали тоже представленіе!
— Да вдь ты-же увидала театръ и указала.
— Нтъ, не я, а ты.
Они заспорили.
— Погоди, кофейку съ коньячкомъ выпьемъ, такъ, можетъ быть, будетъ и повеселе, — сказалъ Николай Ивановичъ, приступая къ поданной ему чашк чернаго кофе и къ графинчику коньяку, отпилъ полчашки кофе и долилъ коньякомъ.
Лакей въ халат покосился и улыбнулся, видя, что содержимое маленькаго графинчика исчезло почти на половину.
Представленіе шло. Музыканты продолжали тянуть заунывную псню. Имъ откликнулись изъ-за кулисъ женскіе голоса, и вскор вышли на сцену четыре женщины въ пестрыхъ юбкахъ, безъ корсажей, но съ особыми нагрудниками, прикрывающими грудь. Об были босыя, шли обнявшись и пли.
— Какой-же это арабскій театръ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Вс люди блые. И актрисы блыя, и актеры блые, и музыканты блые. Вдь это-же надувательство! Хоть-бы черной краской хари вымазали, чтобы на арабовъ-то походить, а то и того нтъ.