Наши за границей
Шрифт:
— А презанъ иль фо бульиръ, кюиръ… Заварить. Ло бульи… Неужто ну не компрене па?
— Bouillir? Ah, oui, madame, — отвчалъ слуга, глупо улыбаясь, удалился въ кухню, долго пропадалъ и явился наконецъ съ кипяченымъ чаемъ. Чай пахнулъ вниками, былъ горекъ, черенъ, какъ вакса, и его пить было невозможно.
— Ахъ, эіопы, эіопы! А еще высшей цивилизаціей называются. У насъ въ самой глухой олонецкой деревушк знаютъ, какъ чай заваривается, а здсь въ столичномъ город не знаютъ, — воскликнулъ Николай Ивановичъ и прибавилъ, обращаясь къ жен: — Длать нечего. Придется ихъ
— Кафе о ле… Апорте пуръ де кафе о ле… — отдала приказъ Глафира Семеновна, выливая при слуг въ умывальникъ и вторую порцію чая и возвращая кофейникъ.
Слуга улыбнулся, покачалъ головой, что-то пробормоталъ по-французски и ушелъ. Явился кофе, молоко, блый хлбъ, масло и суповыя чашки съ столовыми ложками вмсто чайныхъ.
— Непремнно надо спиртовую лампу и жестяной чайникъ для варки воды и завариванія чаю навести. Помилуйте, это дикіе какіе-то! Простого чая заваривать не умютъ. То чуть тепленькой водицей зальютъ, то скипятятъ словно супъ какой! — возущалась Глафира Семеновна и, напившись съ мужемъ кофе, принялась одваться, чтобы хать на выставку.
На этотъ разъ она уже не надла ни шелковаго платья, какъ вчера, ни бархатнаго пальто, ни брилліантовъ.
— Не стоитъ, не передъ кмъ рядиться. Вчера на выставк, судя по нарядамъ, словно одн кухарки и горничныя были, — говорила Глафира Семеновна. — Да что горничныя? Наша Афимья вырядится въ праздникъ да пойдетъ со двора, такъ куда нарядне вчерашнихъ тряпичницъ на выставк!
Облеклась она въ простенькое срое шерстяное платье, въ дорожный ватерпруфъ и въ ту самую шляпку, въ которой хала въ вагон, и вышла съ мужемъ на улицу. На этотъ разъ супруги уже не были плохи и спросили внизу у хозяина печатный адресъ ихъ меблированныхъ комнатъ, гд остановились.
— Теперь ужъ не будемъ блуждать ночью по улицамъ, отыскивая свою гостинницу, — бормотала Глафира Семеновна, радуясь своей запасливости. — Случа, если гд въ незнакомыхъ улицахъ запутаемся — сейчасъ извозчику карточку покажемъ: «Коше… вуаля куда… алле… вези»… — вотъ и вся недолга. А ты, милый мой, ужъ пожалуйста, не напивайся сегодня. А то вчера дорвался до винища и давай лакать.
— Да меня, Глаша, и вчера-бы не осатанило, ежели-бы я плотно пообдалъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — А это я вчера съ голоду. Ну, какой у насъ былъ обдъ! Супъ — ложкой ударь, пузырь не вскочитъ, порціи рыбы — въ зажигательное стекло разсматривать, а бифштексъ — разъ въ ротъ положить. Пость-бы мн щецъ, да хорошій кусокъ солонины съ хрномъ, да поросенка съ кашей, такъ я-бы былъ ни въ одномъ глаз.
— Ну, не скажи! Ты вдь цлый графинъ коньяку въ театр выхлебалъ. Съ этого и посл какого угодно сытнаго обда всякій осатанетъ.
— Все-таки мы ужъ сегодня гд-нибудь въ другомъ ресторан пообдаемъ, а не во вчерашнемъ.
— Ну, заплатимъ восемь четвертаковъ съ носу вина, десять четвертаковъ, только-бы чтобъ было пищи до отвалу. Узнаемъ, гд самый лучшій ресторанъ, войдемъ въ него и такъ-таки гарсона и спросимъ: «Комбьянъ стоитъ манже до отвалу?» Какъ по-французски называется «до отвалу?»
—
— Такъ ужъ ты, пожалуйста, объясни гарсону, какъ только мы будемъ обдать. «Гранъ дине»… Это отлично. А ежели ужъ придется опять не Дине, а порціями брать, то мы будемъ всего по дв порціи на каждаго требовать и много-много блюдъ назакажемъ. Вишь, здсь порціи-то какія маленькія!
Черезъ пять минутъ супруги наняли извозчика и хали въ экипаж на выставку.
— Какъ прідемъ на мсто — сейчасъ безъ дальнихъ разговоровъ на Эйфелеву башню, — говорилъ Николай Ивановичъ.
— Николя, я, право, боюсь… — отвчала Глафира Семеновна. — Смотри, сегодня какой втеръ.
— Боишься, что насъ сдунетъ? Душечка, при нашей тлесности-то? Да наконецъ, вдь тамъ на башн и загородки есть.
— Все-таки, Николя, лучше другой разъ. Ну, дай ты мн немножко попривыкнуть къ выставк. Вотъ что: мы сегодня только около башни походимъ, а завтра…
— Нтъ, нтъ… Сегодня. Ты вдь дала мн слово.
— Слово я дала, но не на сегодня.
— Сегодня, сегодня. А то я на зло теб, ей-ей, въ первомъ попавшемся ресторан лягушки наемся.
— Ну, хорошо, хорошо, но только сегодня до перваго этажа поднимемся, а не на вершину. Дай мн попривыкнуть-то. Сегодня поднимемся до перваго этажа, завтра до второго.
— Да что ты торгуешься-то! Залзешь на первый этажъ, а увидишь, что никакой опасности, такъ на второй этажъ и сама запросишься. Вдь больше милліона, я думаю, народу на башн перебывало, однако никого не сдувало и ничего ни съ кмъ не случилось. Какъ башня-то по-французски? — спросилъ Николай Ивановичъ.
— Ахъ, Боже мой! Про башню-то я и забыла въ словар посмотрть, какъ по-французски называется! — воскликнула Глафира Семеновна.1 Давеча я много французскихъ словъ изъ словаря на бумажку выписала, а про башню изъ ума вонъ!
— Экая ты какая! Вдь башня-то самый первый предметъ на выставк и есть.
Разговаривая такимъ манеромъ, супруги дохали до выставки, купили у мальчишекъ съ рукъ билеты, разсчитались съ извозчикомъ и вошли въ помщеніе выставки.
— Ну, Господи благослови! Сейчасъ полземъ въ поднебесье, — сказалъ Николай Ивановичъ, взялъ жену подъ руку и направился прямо къ Эйфелевой башн.
— Я, Николай Иванычъ, такъ за тебя все время держаться и буду, когда мы наверхъ подниматься станемъ. Коли ежели что — такъ ужъ вмст… - говорила Глафира Семеновна.
— Да ужъ ладно, ладно. Держись, сколько хочешь.
— Фу, какъ страшно! Ужъ и теперь руки и ноги дрожатъ.
— А ты твори молитву.
Супруги подошли ко входу въ башню.
XXXVIII
У кассы, гд продаютъ билеты для поднятія на Эйфелеву башню, — хвостъ. Пришлось становиться и ждать очереди.