Наши за границей
Шрифт:
— Да, да… А между тмъ у входа французъ въ красной куртк кричалъ, что замчательное что-то, ремаркабль, — отвчала Глафира Семеновна. — Разв то, что таліи-то у женщинъ голыя-Такъ вдь это только на мужской вкусъ.
— Только не на мой. Ужъ я считаю, ежели оголяться…
— Молчи, срамникъ! — строго крикнула на мужа супруга.
Продолжая пть, женщины сли въ глубин сцены, поджавъ подъ себя ноги; опустились и музыканты около нихъ на полъ, вернулись два усача съ саблями и тоже помстились тутъ-же. Музыка и пніе продолжались. Два усача тоже пли и похлопывали въ тактъ въ ладоши. Выплыла негритянка, старая, губастая, толстая, также
— Фу, какая мерзость. Что это она животомъ-то длаетъ! — проговорила Глафира Семеновна и даже отвернулась.
— Да насчетъ живота-то песъ съ ней, а только все-таки ужъ это хоть настоящая черная арабка, такъ и то хорошо, — отвчалъ Николай Ивановичъ.
— Danse de veiitre… Illustre danse de ventre [15] …- отрекомендовалъ супругамъ стоявшій около нихъ слуга въ халат.
За негритянкой слдовала блая женщина. Она продолжала тотъ-же танецъ, но пошла дале. Дабы показать, что у ней шевелятся только животъ а бедра, а верхнія части тла остаются въ полнйшей неподвижности, она взяла принесенныя ей три бутылки съ вставленными въ нихъ зажженными свчами, одну изъ этихъ бутылокъ поставила себ на голову, другія взяла въ руки и въ такомъ положенія, продолжая двигать взадъ и впередъ животомъ и бедрами, ходила по всей сцен, садилась на полъ, даже полуложилась, и ни разу не уронила свчей.
15
Танецъ животомъ. Знаменитый танецъ животомъ.
— C'est le chef-d'oeuvre… — отрекомендовалъ лакей.
Глафира Семеновна плюнула.
— Фу, какая гадость! Фу, какая пошлость! Домой! Домой! — воскликнула она, поднимаясь съ мста.
— Да дай, душенька, до конца-то… — началъ было Николай Ивановичъ.
— Довольно! Сейчасъ собирайтесъ.
— Позволь хоть коньякъ-то допить и разсчитаться…
Онъ ухнулъ въ пустую чашку все содержимое графина и выпилъ. Стоящій около него лакей въ халат даже вздрогнулъ и невольно воскликнулъ:
— Monsieur…
Ему въ первый разъ пришлось видть, чтобы поститель могъ выпить цлый графинчикъ коньяку, хотя графинчикъ былъ и очень маленькій.
— Комбьянъ? Получи за все! — воскликнулъ Николай Ивановичъ, выкидывая на столъ пятифранковую монету и, разсчитавшись, направился къ выходу съ Глафирой Семеновной, все еще продолжавшей плевать и говорить:
— И это называется театръ! Гадость, мерзость, пошлость! Тьфу!
XXXIV
— Домой теперь, домой! — говорила Глафира Семеновна, выходя съ Николаемъ Ивановичемъ за ограду выставки. — Меня и такъ еле ноги носятъ. Шутка-ли, цлую ночь въ вагон не спали и сегодня весь день на ногахъ. Прідемъ домой, спросимъ самоварчикъ, заваримъ чайку, напьемся съ булками… Чай у меня свой есть. Я вдь цлые полфунта привезла въ турнюр.
— Найдемъ-ли только самоваръ-то въ гостинниц? — выразилъ сомнніе Николай Ивановичъ.
—
— Нанимай извозчика. Вотъ извозчикъ стоитъ. Коше!
— Oui, monsieur… — откликнулся извозчикъ и спросилъ: — Quelle rue, monsieur?
Глафира Семеновна хотла что-то сказать, но взглянула на мужа испуганно и спросила:
— Николай Иванычъ, гд мы остановились-то?
— Какъ гд? въ гостинниц.
— Да, да… Но въ какой улиц?
— А мн почемъ знать? Ты у меня француженка.
— Боже милостивый! я впопыхахъ-то и не справилась, въ какой мы улиц остановились!
— Да что ты! Какъ-же это такъ?.. — теряясь, проговорилъ Николай Ивановичъ. — Эдакая дура!
— А ты не дуракъ? Отчего-же ты не справился? Чего-жъ ты звалъ?
— Да вдь ужъ ты взялась… Я на тебя и понадялся.
— Пентюхъ… Словно я нянька для него. Рохля, прости Господи! Какъ, по крайней мр, гостинница-то называется, гд мы остановились?
— Ахъ, душечка, да какъ-же мн это знать… Я думалъ, что ты знаешь. Вдь ты по-французски…
— Что-же тутъ французскаго, узнать, какъ называется гостинница? Отчего-же ты на вывску надъ подъздомъ не взглянулъ? Вдь ужъ прочесть надпись-то могъ-бы.
— А отчего ты не взглянула?
— Опять! Здравствуйте… Я на него, а онъ на меня…
— Однако, когда мы пріхали въ гостинницу, такъ вдь ты видла, куда мы пріхали.
— Что такое: видла! Вмст съ тобой въ карет хала. Карета была набита подушками, чемоданами… Да и гд тутъ разглядывать! Я рада-радешенька была, что мы хоть комнату-то какую-нибудь нашли. До того-ли тутъ было!
— Ну, вотъ видишь, видишь. А меня винишь.
— Такъ вдь ты мужчина, ты долженъ быть расторопне!
— Такъ какъ-же намъ быть?!
— Ужасное положеніе! Надо нанимать извозчика къ себ домой, и не знаешь, гд живешь.
— Постой… Я помню, что противъ нашей гостинницы красная желзная перчатка висла надъ магазиномъ.
— И я это-то помню, но нельзя-же нанимать извозчика въ гостинницу, противъ которой красная желзная перчатка виситъ.
— А можетъ быть, онъ знаетъ. Попробуй. Постой… Какъ по-французски красная перчатка?
— Ганъ ружъ. Да такъ нельзя…
— А вотъ я сейчасъ на счастье… Коше… Въ готель, гд ганъ ружъ. Гранъ ганъ ружъ, — обратился Николай Ивановичъ къ извозчику.
— Je ne connnais pas un tel h^otel, monsieur, — отрицательно потрясъ головой извозчикъ.- Quelle rue?.. Quel num'ero?
— Не знаетъ, чортъ его дери! Скажи ему, Глаша, что тамъ на углу была еще посудная лавка и старуха въ красномъ чепц сидла.
— Энъ птитъ рю… О куапъ э ли бутикъ авекъ де веръ… Опре де готель энъ грандъ ганъ ружъ де феръ… Ну завонъ убліе ли рю…
— C'est impossible de chercher comme зa votre h^otel, madame, — улыбнулся извозчикъ — Avez-vous la carte de l'h^otel? Dormez-moi la carte seulement.
— Нонъ, нонъ… Въ томъ-то и дло, что нонъ. Ну завонъ убліе деманде ли картъ.
— Да вдь ты помнила тамъ какія-то улицы около. Сама-же мн читала ихъ. Еще гд Гастонъ тамъ какой-то или Жеромъ пырнулъ кого-то кинжаломъ, — замтилъ Николай Ивановичъ.
— Ахъ, да… — оживилась Глафира Семеновна. Рю — де Лафаетъ и рю Лафитъ. Коше, се не па луанъ де рю Лафаетъ е рю Лафитъ.