Наследница чужих богов. Часть 2
Шрифт:
Прежде чем подойти к ней, Рэм сдернул с окон чудом сохранившиеся плотные шторы, пустив в комнату немного света. Став на колени рядом с ее телом, он склонился ближе, встретив пустой взгляд некогда темно-карих очей, успевших затянуться пеленой. Маит была мертва уже много часов, на ее губах застыла посмертная гримаса, смерть изуродовала ей лицо, внезапным испугом, болью, немым криком, отголоски которого еще слышались в комнате.
Прикрыв ее веки, поправив платок из тонкого шелка на светлых, почти седых волосах, Рэм осторожно погладил смуглую щеку: холодную, грубую. В эту минуту дверь резко распахнулась,
— Здравствуй, Самира, – не отрываясь от лица Маит, глухо проговорил он.
В ответ раздался сдавленный скулеж.
Рэм медленно перевёл внимание на служанку своей ни-адды.
В ее карих глазах тут же проскользнул неподдельный ужас. Едва поймав на себе его бешеный взгляд, женщина вновь заскулила, поползла прочь, но Рэм уже рванул ее к себе, вцепившись в ворот платья.
Самира заорала в полный голос. Закрыв ей рот ладонью, вынудив посмотреть глаза в глаза, он почти спокойно задал вопрос.
— Поговорим?
Глава 5
Адхидский дворец практически не пострадал во время буйства стихий. К сегодняшнему заседанию слуги успели полностью привести его в порядок: разбитые стекла заменили на новые, вычистили внутри каждый уголок, зазоры между многовековыми плитами, натерли камень до мутного блеска, убрали пыль, пепел, выгнали остатки вони. Тронный зал адхидэ вновь стал прежним, таким же величественным, гордым, чего Рэм не мог сказать обо всех, кто сейчас находился под его сводами.
Это было первое собрание малого совета с черной ночи, как ее начали называть на Меодане. Присутствовало ни менее сотни участников: ал-шаиры, советники, представители высшего духовенства во главе с ишаном, министры, их помощники и галеаты. Каждый из них, не сдерживаясь, словно не замечая застывшей фигуры на троне, пытался перекричать остальных. К непочтению их подталкивали ужас пережитых дней, тревога за будущее, но, что заставляло молчать самого правителя, не реагировать на осмелевшие речи, сносить то, чего бы и в малой крупице не потерпел ранее, знали немногие.
Правитель Диарского халифата Давир I ал Йоран не просто сдерживал ярость, прячась за безмолвием и отрешённостью. Впервые на памяти Рэма он проявлял если еще не слабость, то чувство близкое к ней – страх.
С той ночи прошло более двух недель, но приходил в себя Меодан медленно и мучительно.
Планету еще потряхивало от редких землетрясений, недра земли постепенно успокаивались, ветра почти стихли, сквозь плотные пылевые облака начали пробиваться лучи солнца, в некоторых местах все еще продолжались извержения. Масштабы ущерба пугали: каждый из четырех материков пострадал по-разному. Счет погибших пошел на миллионы, крупные мегаполисы оказались частично либо полностью разрушенными, прибрежные зоны столкнулись с наводнениями, были и такие города, от которых остался лишь пепел.
Чтобы вернуть порядок, наладить оказание помощи, пресечь мародёрство и беззаконье, на Меодан спустили часть флота, ввели внутренние войска, чего не делалось уже многие тысячелетия. Это решение вызывало недовольство у населения, провоцировало бунты, порождало очаги ереси. Слухи о пришествии скверны на главную планету разлетелись далеко за пределы Диара.
Ожидавшие подходящего часа, враги показали свои истинные лица. С другой стороны, у Диара все еще оставались державы-сателлиты и один из лучших флотов нового мира: маневренный, с развитой варп-сетью. Потому на прямой военный конфликт с ними пока что никто не решался, но, если в ближайшее время не продемонстрировать силу, уверенность, оппоненты перейдут к более смелым действиям. Например, подтолкнут к бунтам вторую систему халифата – Лаадир, где и так давно зрело подпольное движение за независимость, пересмотрят торговые отношения с Диаром, построят новые союзы у них за спиной. Слабого добивают всегда, а халифат теперь как раз таким и являлся. Полагаться на прежние договоренности в сложившейся ситуации, когда они едва не потеряли собственную столицу, проявив перед всеми свое бессилие, было бы глупо.
Открытие малого совета все еще затягивалось.
Со скамьи ал-шаиров Рэм, среди немногих хранивших молчание, наблюдал за нараставшей перед ним суетой. Помимо него и правителя в спор пока что не вмешивались двое: светлейший ишан и его брат. Если безучастность Альмы ему была понятна (верная сука халифа хорошо помнила о своем месте), то невмешательство Даарона уже начинало выводить.
Брат выглядел опустошённым, утратившим интерес к происходящему, закрытым, но Рэм ментально ощущал исходящую от него гамму эмоций, и сгладить их полностью ему не удавалось. Его мучили боль, холодный, похожий на почерневшее пламя гнев, ненависть, едва уловимый стыд. Даарон не только опасался всего того, что может прозвучать в этом зале, куда завернет совет с началом открытия. Он боялся реакции самого себя. Впрочем, сводный брат давно привык помалкивать, поступать с оглядкой на трон, нечасто проявлял инициативу в совете, если та не исходила от правителя. Но и в редкие моменты опалы от своего отца, когда он все же шел против его воли, он не казался таким разбитым, как сегодня.
Ритуал власти заметно его переменил. Рэм и сам не вернулся прежним. Посвящение вывернуло им души, разбило тела, разум, перекроило под новую силу, познать границы которой, как и сопутствующую ей боль, им еще только предстояло. Любой ритуал власти из практик тарикон расширял не только возможности тела и разума, но и награждал болью. С ней можно было справиться: найти подход, подчинить, загнать в подкорку сознания, практически не чувствовать или внушить себе ее отсутствие. Каждый выбирал свой путь к обретению равновесия внутри себя и, с Даароном происходило то же самое.
Кто-то предавался молитве, кто-то искал ответы в медитациях, тишине, шел к новой силе напролом либо аккуратными шагами. Рэм же по окончанию ритуала выбрал не худший способ приструнить боль – забыться. Остаться с ней – своей степнячкой… Кайей.
Прошло девятнадцать дней, как она сбежала. Недавно Равах отследил ее шаттл, но Рэм еще раньше догадался, какое направление она выберет. Кайя летела домой. Так было даже лучше – разыскать ее на Левааре у него оставалось куда больше возможностей, чем в других системах халифата. Отпускать свою ни-адду он по-прежнему не хотел. Он в ней нуждался.