Наследница огненных льдов
Шрифт:
Какая необычная сказка. Злые духи становятся добрыми, стоит им попросить у человека помощи. А ведь до чего коварен человек, раз может заставить злых духов послужить себе на пользу. Надеюсь, никакие карлики с нерпичьими глазами не встретятся нам с Эспином по пути к Тюленьему острову, а то неизвестно, получится ли у меня быть настолько хитрой и расчётливой, чтобы заслужить их милость.
Глава 26
В Кедрачёвке к нашему приходу уже вовсю кипела жизнь: мужчины и молодые парни вернулись с устья реки. На окраине селения стояли тазы, чаны,
– А я видел весь процесс от начала и до конца, – подойдя ко мне, доверительно сказал Эспин. – И как снимали шкуру чулком, и как срезали жир и мясо. И внутренности. Зрелище не для слабонервных.
– Что это за зверь? – только и смогла спросить я.
– Лахтак.
– Кто?
– Помнишь лежбище тюленей в непропуске? Так это один из них.
Собаки в немереном количестве крутились возле людей, надеясь на угощение. Возвращающиеся из долины женщины затаскивали свои налобные мешки в домики, и спускались вниз с ножами и алюминиевыми мисками, чтобы помочь в разделке огромного тюленя.
Все были заняты делом кроме нас с Эспином и ещё двух карапузов, которые едва научились ходить. Мне было дико видеть, как маленькие дети без всякого присмотра ходят и бегают между шестов с рыбой и под жилыми домиками. А если с ними что-нибудь случится? А если они доберутся до реки и упадут туда?
Я в напряжении наблюдала за детишками, стараясь не упустить их из виду, даже подошла ближе, чтобы в случае чего прийти на помощь. Но она явно не требовалась, и поняла я это, увидев двух чёрных пушистых собак, что крутились рядом с детьми. Они словно пастухи не давали им разбежаться в разные стороны, перегораживая путь мягкими боками. А ещё собаки не могли удержаться, чтобы не облизать чумазые личики, перепачканные чем-то съестным. Всё ясно, родители уверенны в верности мохнатых нянек и потому могут спокойно заняться не менее важными делами.
Когда мимо меня незнакомая женщина пронесла ведро, полное окровавленных кишок, а вслед за ней пробежала собака, с содранной мордой мёртвого тюленя в пасти, я решила уйти на окраину селения. Лучше с приличного расстояния наблюдать, что станется с тушей пойманного лахтака и не чувствовать сопровождающих это действо запахов.
– Какая ты брезгливая, – последовав за мной, заметил Эспин. – Привыкай, это настоящая жизнь. Здесь у людей нет иного способа прокормить себя.
– Я понимаю, но…
– Думаю, на флесмерских скотобойнях всё обстоит примерно так же.
– Что, собаки бегают по соседним улицам со свиными головами в зубах?
– Ну, до такого, конечно не доходит. Но крови и потрохов, полагаю, там не меньше.
– Всё равно неприятно на это смотреть.
– О, скажи спасибо, что не пришлось участвовать. А ведь я помогал вытаскивать этого лахтака на берег, когда его буксировали на байдаре.
– На море есть байдара? – тут же оживилась я.
– Есть, но ни до Сульмара, ни до Энфоса нас на ней не подбросят. Слишком далеко и опасно, к тому же одним лахтаком сыт не будешь.
Вот как. Оказывается, на море Эспин не терял времени зря и нашёл нам проводника. А всё, что смогла узнать я, так это историю о духах гор, что обитают возле оси мира. Странно, а я думала, что ось мира окутана морскими льдами. Но бабушка Матлинэвыт и её предки были уверены, что там есть гористая суша. Интересно, а как обстоит дело на самом деле?
Пока я размышляла об этом, к нам подошла Кирсимакан. Завидев Эспина, девушка зарделась и даже кокетливо ему улыбнулась, после чего сказала:
– Идёмте чаевать.
Возле одного из домиков расположилось монументальное кострище: две высокие рогатины, вертикально вогнанные в землю, держали на себе толстый шест, с которого свешивалась цепь с крюком на конце. На этом самом крюке был подвешен закопчённый до черноты чайник, а под ним трещал костёр. Да, такая конструкция куда надёжней той, что вчера соорудил Эспин.
В нескольких шагах от костра под открытым небом уже был накрыт стол. Вернее, это был не стол, а две доски, поставленные на пару деревянных ящиков. Зато на них Нуритынэ и бабушка Матлинэвыт уже выставили миски с загадочной на вид массой светло-лилового цвета. По густоте она походила на сметану – это я определила, поддев угощение ложкой.
– Ты попробуй, – подбодрила меня Кирсимакан, когда мы присели на низенькие полена возле ящиков, – это самое лучшее лакомство.
И правда, ничего подобного я в жизни не ела. Жирное, кислое и сладкое одновременно. И такое сытное, что утренний голод как рукой сняло.
– Это так… необычно, – подобрав подходящее слово, призналась я. – И вкусно.
– Похоже на ягодный йогурт, – поддержал меня Эспин. – А что это такое?
– Толкуша, – ответила Нуритынэ.
– Это из тех клубеньков сараны, которые мы собирали? – догадалась я.
– И из голубицы.
– Но ведь тут есть что-то ещё, – заметил Эспин, – что-то вяжущее.
– Так это лахтачий жир.
Как-то некстати перед глазами всплыл образ собаки с тюленьей мордой в зубах. И толкуша тут же перестала казаться вкусной.
– Что, – не менее кисло спросил Эспин, – сырой жир с того лахтака?
– Да нет, прошлогодний. Мы его ещё той осенью накоптили.
Это уже радовало. Не хотелось бы мне есть сало того животного, что забивали чуть ли не на моих глазах.
Вторым блюдом оказалась кислая лапша вперемешку с сушёной икрой, вроде той, что бабушка Матлинэвыт оставляла пеструшкам. На вкус блюдо было очень даже приятным, хоть и странным. И даже не из-за икры.
– А что это за лапша? – спросила я.
– Это не лапша, – объяснила Кирсимакан. – Это кора. Мы её по весне квасили в берёзовом соке.
Не думала, что когда-нибудь мне придётся есть куски деревьев. Хотя, нарезанная узкими полосками квашеная кора очень даже мягкая и съедобная.
В конце трапезы был чай, такой же чёрный и крепкий, что и в кваденской столовой, но душистый. Видимо, помимо ощутимой горсти заварки в чайник кинули ещё и здешние травы.