Наследница огненных льдов
Шрифт:
Отойдя подальше от берега, мы отыскали ручеёк, что бежал меж холмов, и устроили привал. Жаль только, что кострища, заботливо сооружённого кем-то до нас, здесь совсем не было.
– Сделаем сами, – уверенно заявил Эспин, взяв в руки топор.
Зарубив на склоне хлипкое деревце, он заострил один его конец, а после вбил шест под наклоном в землю. Всё, теперь под ним можно было раскладывать сухие ветки, что в великом множестве валялись под каждым кустом.
Костёр удалось развести с первой попытки – опыт вчерашнего дня давал о себе знать. И вскипятить воду, чтобы сварить в ней суп из тушёнки и овощей, мы тоже сумели.
Повисло тягостное молчание. А о чём тут можно было говорить?
– Кажется, – припомнила я, – у того, правильного костра, палку подпирали камни. Один лежал под ней, другой на ней, и по бокам…
– Не дави на больное, – предупредил меня Эспин и, едва скрывая досаду, поднял котелок, на дне которого болтался одинокий кусочек брокколи.
Порывшись в вещах, Эспин известил:
– Осталась последняя банка тушёнки. Ну, ещё у нас есть много чая и шоколада.
Ждать, когда нагреется ещё один котелок воды, не было ну никаких сил – уж очень хотелось есть. Эспин покрутил в руках жестяную банку и заключил:
– Если нагреть её в костре, то мясо приготовится очень быстро.
– Мясо, – тяжко вздохнула я, глянув на переложенный в мою тарелку кусочек брокколи. – А так хотелось хоть какого-нибудь разнообразия.
– Извини, но больше ничего нет и не будет. Можем вскипятить воду для чая, чтобы закусить шоколад.
– Ладно, давай уже, готовь наше мясо.
Эспин согласно кивнул, ещё раз покрутил в руках жестяную банку и хотел было сунуть её в костёр, но Брум гаркнул на него:
– Куда, балбес?! Сначала открой банку, а то она взорвётся.
Как хорошо, что он нас предупредил. Эспин вогнал в жестянку нож, отогнул крышку и поставил банку на угли.
Конечно, нам не стоило набрасываться на тушёнку, словно оголодавшие звери, а оставить хоть немножко на ужин. Но Эспин так уверенно заявил, что к вечеру мы обязательно дойдём до Кедрачёвки, и там нас покормят, что я не стала бороться с собой и доела выданную порцию до конца. Как оказалось, зря
С началом сумерек никаких признаков крупной реки и хозяйственных построек на горизонте так и не появилось. Когда совсем стемнело и с моря набежала моросящая пелена облаков, что стелились по верхушкам холмов, пришлось посмотреть правде в глаза и устроить ночлег. А ещё пришлось довольствоваться шоколадкой на ужин. Теперь я начинала понимать дядю Руди – я тоже была близка к тому, чтобы возненавидеть сладости, которые начали ассоциироваться для меня с грядущим голодом.
Ночь прошла в тепле, сухости и комфорте – под тентом, без комаров и для каждого в своём спальном мешке. Какое счастье, что и Брум решил отдохнуть и потому не вопил всю ночь о нашествии песцов – он просто лежал в палатке на мешке с вещами и обнимал свою любимую вилку.
Утром я проснулась и еле открыла глаза. Казалось, всё лицо опухло и стало в два раза больше. Достав складное зеркальце, я оглядела себя. Сыпь украшала щёки и лоб, кожа жутко зудела. Когда Эспин проснулся и вылез из спального мешка, я поняла, что мои дела не так уж и плохи. У него под глазом и вовсе красовался кровоподтёк – кто-то знатно его укусил.
–
Я тоже на это сильно надеялась, потому как купить хоть какие-нибудь лекарства мы с Эспином не догадались. Да я и понятия не имела, что может помочь от укусов морозоустойчивых комаров. Судя по тому, что рассказывал о комарах Аструп, мы ещё легко отделались – бычок его соседей и вовсе помер закусанным, а может даже и полностью обескровленным.
По ту сторону палатки погода не радовала. Дождя или мороси не было, зато ветер носил серые тучи над холмами и обещал скорое ненастье.
Спешно собравшись, мы двинулись в путь. Никаких признаков устья реки не наблюдалось, зато в море показались странные на вид камни и скалы, что торчали из воды подобно столбам. И по мере продвижения, их становилось всё больше и больше.
– Наверное, Кедрачёвка – это ужасная дыра, – заметил Эспин,
– К чему ты это говоришь? – не поняла я.
– Видишь кекуры? – указал он на скалы. – Если такие же стоят возле Кедрачёвки, то ни один пароход и ни один плашкоут через них к берегу не пройдёт. Так что о гостеприимном застолье можно забыть. Подозреваю, люди там живут небогато и досыта не едят.
Что-то расстраивают меня такие разговоры. Если провианта в Кедрачёвке нам не найти, то как ещё два дня мы будем идти до Энфоса? Впроголодь? Или придётся отнять у Брума шишки? Хотя, зачем отнимать, кедровый кустарник тянется по холмам вдоль всего нашего пути, так что набрать новые будет нетрудно. Но вот колупать их… Может, подключить к делу Брума?
Я с тоской смотрела на чёрные столбы в море, как над ними парят птицы, и вскоре поняла, что гнездятся на скалах вовсе не чайки, а кое-кто покрупнее.
– Орлы? – на всякий случай, спросила я Эспина.
– Похоже на то, – подтвердил он.
– А это не опасно? У нас ведь патроны отсырели.
– Не бойся, зачем им человек, если вокруг достаточно добычи и помельче.
Может и так, но всё равно тревожно. Почти над каждой морской скалой кружила большая птица. До чего же огромен размах их крыльев. Но до чего же грациозно они парят в воздухе…
Когда впереди показался изгиб реки, меня не очень-то взбодрил вид облетевших деревьев у берега. Однако миг моей грусти был недолог: неподалёку от устья начинали чернеть остроконечные крыши приземистых зданий. И сразу во мне проснулись скрытые силы, и шаг стал быстрее, будто и не было тяжёлых сапог и усталости.
Не прошло и получаса, как мы вышли к долине со снежными проплешинами. Вдоль берега реки тянулась череда из девяти странных домиков: все стоят на деревянных подпорках в полтора человеческих роста, крыша каждого густо устелена сухой травой, что прижата к строению кожаными ремнями, а наверх к закрытой двери ведёт даже не лестница, а бревно с выдолбленными выемками, что должны послужить ступеньками.
Таких необычных жилищ я ещё не видела. Но больше всего воображение поражало великое множество перевёрнутых плашмя деревянных рам с перекладинами, что стояли вокруг домиков на кольях-подпорках. А на этих рамах висели сотни, если не тысячи разделанных рыбин. Головы отрублены, туши разрезаны на две пластины, но не до конца. И все они рядами висят на жердях, что хвосты торчат вверх, а чешуя поблёскивает в слабых лучах едва проглядывающего меж туч солнца.