Наследники по прямой. Книга первая.

Давыдов Вадим

– И школа у нас не совсем обычная. У нас учились и учатся дети городских руководителей, поэтому и внимание к нам повышенное.

– И давно?

– Довольно давно.

– Ну, ясно. Ему-то в радость. А вас не утомляет?

– Нет, - нахмурилась Завадская.
– Яков Кириллович, я вас попросила бы.

– Да-да, конечно.

– Я надеюсь, вы понимаете.

– Я понимаю даже гораздо больше, - Гурьев стёр улыбку с лица с такой скоростью, что Завадская вздрогнула.
– Увы. А ещё я очень много знаю. Так что вы не бойтесь, дражайшая Анна Ивановна. Я прикрою, если что. Поскольку имеются и

возможности, и полномочия.

– Вот как.

– Да. А пока, с вашего позволения, откланяюсь, - и Гурьев поднялся.

Сталиноморск. 5 сентября 1940

Проконтролировав копающихся в крепости археологов, Гурьев отправился на работу. Зайдя на урок в 10 "Б", - история, улыбнулся Широковой изо всех сил, отчего бедняжка едва удержалась на ногах, повернулся к классу и, грозно насупившись, велел остаться на классный час. И вышел, слыша за спиной радостный шум, который успел уже полюбить.

Не то чтобы он волновался. Просто Гурьев положительно не ведал, с какого угла приступать к задаче, и потому решил начать, как Бог на душу положит:

– Ну, архаровцы, - он обвёл своих подопечных грозным взглядом, - признавайтесь, чья это идея - заполучить меня классным папой?

Ребята загалдели, засмеялись. Гурьев поднял руки:

– Вот что, дети мои. Раз вы такие умные, то план внеклассной работы будете сами составлять. Вы всё-таки в школе десятый год, а я - четвёртый день. Так что - вам и карты в руки.

Тут уже гвалт поднялся совершенно невообразимый. Гурьев сел за учительский стол и с отсутствующим видом уставился в окно, боковым зрением наблюдая за учениками. Кажется, начало им понравилось.

– Яков Кириллыч, Вы серьёзно?!

– Во здорово!…

– А можно…

– Да подожди ты! Дай сказать…

– Яков Кириллыч, Яков Кириллыч! А мы, значит, можем всё, что хотим, делать!?

Гурьев задумчиво поскрёб большим пальцем ямочку на подбородке:

– В пределах разумного. Я не уверен, что предложение покидать стулья из окна найдёт в моём лице широкую поддержку. Кроме того, я категорически не одобрю идею забросать прохожих водяными бомбочками. Ну, а в остальном - пожалуйста.

Ответом ему был громовой хохот. Когда он смолк, кто-то из мальчишек сказал:

– А мы в походе сто лет уже не были! Яков Кириллыч, давайте сходим, а?

– Куда?

– А в Старую крепость. Можно?

Почему нет, подумал Гурьев. Хороший повод для истории. И кивнул.

– Ур-р-ра-а-а-а-а!!!

– Значит, первым пунктом внеклассной работы у нас поход. Когда?

– А в воскресенье!

– Следующее!

– Нет. Не годится. Я могу двадцать первого, а потом буду смертельно занят. Годится двадцать первое?

– Годится!!!

– Добро. Быстро сели все на места, сейчас распишем, что взять с собой и кто что понесёт. Ну, тише, я кому сказал?!

Когда обязанности распределились, Гурьев встал у доски:

– Все свободны, кроме Чердынцевой.

Класс, радостно заулыбавшись, загрохотал было крышками парт, но замер, услышав голос нового классного воспитателя - спокойный голос, модуляции которого, кажется, искажали пространство:

– Тихо и по одному. Сомов, Остапчик. Ваше задание в силе. Ждите в коридоре.

Когда ребята, всё

больше на цыпочках, покинули кабинет, Гурьев подошёл к Даше, сел за парту с ней рядом:

– Что надумала, дивушко?

– Ничего, Гур. Не знаю.

– Дело ясное, что дело тёмное. Не знаешь, когда точно отец возвращается?

– Нет. Это же военная тайна!

– Ну, разумеется, - покивал Гурьев.
– Конечно, тайна. Это правильно, это ты молодец. Ладно. Двигай к Нине Петровне, ребята ждут. Что-нибудь нужно, кстати? Продукты, может быть?

– Мы с Денис Андреичем в военторге вчера по папиному аттестату отоварились. Нине Петровне всё кстати. А я… Мне много не нужно.

Это точно, подумал Гурьев. Много не нужно. Двое за руки, двое за ноги. А пятый с инструментом. Порвут, как козу. Никакая наука не поможет. Сказать ей об этой записке, будь она неладна? Если всё это именно из-за докладной Чердынцева, и черновик уже ушёл за кордон - а она не знает об этом? Или она ничего вообще не знает? А если я ошибаюсь? Если всё это - чулки и помадки? Если я начну сейчас её расспрашивать, начнётся настоящий кошмар - "не думай о белой обезьяне". И она перестанет мне верить. И я не смогу ей сказать потом нечто куда более важное, чем эта проклятая записка. Нет. Нельзя. Её доверие, она сама - важнее, неизмеримо важнее любой толпы кораблей и самолётов. Поэтому - нет. Не скажу. Не спрошу. Точка. Иерархия приоритетов. Он представил себе - нет, не представил, разве можно представить такое?!
– подумал о том, что станет с этим лицом, с этой кожей, с этими глазами, когда в них плеснут серной кислотой. Подумал, как легко - при помощи маленького кусочка свинца - превратить это живое, ненаглядное чудо в кусок холодной протоплазмы. Что случится, когда она попадёт в крючки к "специалистам" - профессионалам, внутри которых сидит настоящая нежить. С другой иерархией приоритетов. Как станет ошмётками человека, готовыми на всё, абсолютно на всё - лишь бы прекратилась боль. И когда эти творят такое - ах, какая у них эрекция. Гурьев прищурился на миг и отвернул голову, чтобы Даша не увидела его глаз. Не нужно было ей сейчас этого - глаза его видеть.

– Гур? Что с тобой?

– Ничего, ничего. Всё нормально. Идём, у меня ещё дела.

– Какие?

– Дарья. Давай ты не будешь пытаться мной управлять.

– Нет, - Даша провела рукой по роскошной своей косе, перекинула её на грудь.
– Я не пытаюсь. Но я же сказала - я собираюсь тебе помогать. А чтобы правильно тебе помогать, я про тебя должна всё знать. Всё-всё! А то - я чувствую, но сказать никак не получается.

Что ты за диво такое дивное, ужаснулся Гурьев. Как же это так, а?!

– У меня действительно дел по горло.

– Это не ответ, - нахмурилась Даша.

– Ох, не строй меня, дивушко, - покачал головой Гурьев.
– Это, знаешь ли, чревато.

– Я тебя… не строю, Гур, - тихо сказала девушка.
– И не вешаюсь тебе на шею. Ты сам сказал: мы друзья. У друзей не должно быть секретов друг от друга. Я же не виновата, что мне нечего тебе рассказать. И потом, если я у тебя на глазах буду, тебе станет спокойнее. Разве не так?

Ох, дивушко моё, подумал Гурьев. Дивушко, дивушко. У тебя есть, что мне рассказать. Но я не спрошу тебя об этом. Господи. Рэйчел.