Науфрагум. Дилогия
Шрифт:
Остальные трансильванцы удивительно единодушно и слаженно гаркнули в ответ, словно скауты на вечерной поверке:
– Не по чести, ей-бо!
– Будем ли срам принимать?
– Не примем, ей-бо!
– То-то же!
– трансильванец повернулся к принцессе и виновато склонил голову. Странно, теперь его голос зазвучал живее и искреннее.
– Особо у господарыни-сестрицы прощения просим. Вот крест, не убийцы мы, не хотели погубить никого, а уж и подавно храбрую господарыню! Умопомрачение нашло, одно слово.
Грегорика подняла брови. Судя по всему, она не ожидала такого развития событий -
– Господарь Яков, извольте уж не серчать на нас и на недалекую маэстрину нашу, а за то клянемся служить вам верой и правдой!
– Стой, Фрумос!
– сердито воскликнула София.
– Вы же клялись в верности мне, а не ему!
– А я предупреждал!
– вмешался тонкоголосый скрипач, нервно размахивая тяжелым револьвером.
– Не нужно было доверять простонародью! Эти конокрады не знают, что такое честь. Зато мы, служители муз, готовы отдать жизнь по одному твоему слову, София! Приказывай, и брошу к твоим ногам голову любого... ай!..
Подзатыльник заставил его замолчать. Еще один инсургент в форме стюарда отобрал у него оружие и угрожающе прошипел:
– Помолчи лучше, скрипичная душа.
– Вот как?!
– яростно взвилась София - ...Уже забыли, как обещали вместе отмстить за совершенные над нашим народом надругательства? Предатели!..
– Остыньте, маэстрина, - посоветовал ей могучий стюард.
– Сами ж обещались, что дело верное и тайное. Откуда ж тогда помощник прознал про оружие? Как догадался, что мы задумали? Кто, спрашиваю я, здесь предатель?
– Я говорила с ним, когда договаривалась о представлениях, - смешалась певичка.
– Выведала много нужного - да, еще удивлялась, как он благожелательно настроен - но... понятия не имею, как он смог узнать о наших планах... и почему не помешал нам...
– Вот то-то и оно, - назидательно поднял палец Фрумос.
– Хоть выходит, что вы, маэстрина, завели нас в засаду, а потом прямиком в палачи записали, да, как выяснилось, еще и за неправое дело, обиды не держим - сами глупцами себя показали. Но теперь помолчим, да послушаем того, кому только и можно тут верить. Говорите, господарь Яков.
– Разумные слова, - кивнул принц.
– Как и предупреждала Грегорика, вы оказались на черте, за которой уже не было бы возврата. Слава богу, что всем нам достало совести и рассудка не переступить ее. Конечно, если бы вы осмелились причинить вред моей сестре, я никогда не сделал бы такого предложения. Но, к счастью, никто пока не пострадал, и я не стану выдвигать обвинений ни против вас, ни против госпожи Ротарь, оказавшейся игрушкой в чужих руках. Обвинения должны быть направлены против истинных виновников, тех, кто полностью их заслужил. Вы же не станете отрицать это, господин Кёмниц?
Старший помощник смерил Якова мрачным взглядом.
– Ты хитрее, чем я думал, красавчик... но напрасно считаешь, что способен перехитрить всех на свете.
– А вы думали, что только вам позволено манипулировать доверчивыми людьми, наподобие госпожи Ротарь, выполняя приказы своих покровителей?
– саркастически заметил принц.
– Не знаю, про каких покровителей ты говоришь. Мое дело сугубо личное.
– Неужели?
Помощник лишь скрипнул зубами, излучая ненависть, а принц неумолимо продолжал:
– Возможно, вы станете утверждать, что ваш двоюродный брат Парцифаль фон Менцль, который возглавляет федеральное бюро расследований, совершенно ни при чем? Или он предвидел и такое развитие событий? Как же он порекомендовал вам действовать в таком случае?
– Вот так.
Фон Кёмниц вдруг выпрямился и оглушительно свистнул, словно поднимая стаю голубей. Не прошло и пары секунд, как из-за закрытых дверей, ведущих в сторону носа дирижабля, донеслись резкие автоматные очереди. От дверной филенки посыпались щепки. Створка распахнулась, и оттуда, спиной вперед, на зеркальный паркет выпал окровавленный человек в форме стюарда. Следом в зал ввалились несколько матросов в синей форме и беретах с помпонами, сжимающие в руках "томпсоны". Увидев охраняющего дверь стюарда-инсургента, они мгновенно нашпиговали пулями и его, не слишком заботясь о технике безопасности - от прошедших мимо цели пуль со звоном посыпалось стекло широких окон правого борта, взвыли рикошеты. В толпе гостей кто-то вскрикнул от боли.
Под многоголосые испуганные крики публика в панике, давя друг друга, бросилась бежать через противоположные двери. На месте остались лишь капитан Фаррагут, которого охранял один из музыкантов, Яков, прикрывший своей спиной Грегорику, София и двое инсургентов, ее коллег по ансамблю, фон Кёмниц и еще двое стюардов-трансильванцев.
– Вон они, мятежники!
Один из матросов указал товарищам на группу людей, застывшую у открытого окна по правому борту. От дверей ее отделяло не менее двадцати ярдов, но зияющие дула нацеленных пистолетов-пулеметов выглядели чрезвычайно убедительно.
– Не двигаться! Бросай оружие!
Воспользовавшись тем, что державший его стюард отвлекся, старший помощник вырвался и опрометью кинулся навстречу матросам, крича на бегу:
– Это все заговорщики, стреляйте! Чтобы никто не ушел!!!
В четыре ствола, каждый из которых был способен выплевывать по десять пуль в секунду, противоабордажная команда могла бы выкосить всех, на кого указал помощник, буквально за пару мгновений. Но матросы замешкались, ведь вооруженные инсургенты - твое стюардов и двое музыкантов, не считая их предводительницы - стояли вперемежку с принцем и принцессой. Мало того, там же оказался и капитан дирижабля.
Несколько сбитый с толку предшествующими событиями капитан Фаррагут, наконец, опомнился, и решительно перехватил инициативу:
– Прекратить стрельбу, тупицы! Здесь пассажиры! Мятежники готовы сдаться, обойдемся без кровопролития, - прокричал он не допускающим возражений командирским басом.
– Задержите старпома, я обвиняю его в потворстве инсургентам! Взять его!
Но матросы почему-то не подчинились его команде. Добежавший до них фон Кёмниц требовательно протянул руку, и без сопротивления получил тяжелый "томпсон". Когда он обернулся, на его губах играла на редкость злобная усмешка.