Не измени себе

Лапшин Александр Алексеевич

– Не вздрагивает?

– Нет, у меня нет.

– А жене вот не повезло.

Калинников выпрямился, протянул сестре руки, чтобы она надела рукава халата. Она ловко это исполнила, за спиной завязала тесемочки. Доктор широко растопырил толстые сильные пальцы, давая им высохнуть. Девушка тем временем нацелила ему на лицо марлю. Калинников согнул локти, по-прежнему с растопыренными пальцами направился в операционную.

Обвиснув подмышками на костылях, я поместился в дальнем углу операционной. На столе лежали одни ноги. Голова и грудь девочки (я

знал, что ей четырнадцать лет, что у нее врожденный вывих тазобедренного сустава) были отгорожены занавеской. За пологом трое анестезиологов молча совершали свое дело. В операционной стояла тишина, слышалось дыхание больной - ровное, спокойное. Она спала. Калинников остановился, некоторое время рассеянно смотрел на ее ногу. Рядом все та же медсестра держала наготове теперь уже резиновые перчатки. Доктор быстро надел их, высвободил из-под марли свой крупный нос, чуть попружинил на носках и как-то неуловимо переменился. Движения его стали чуть небрежными, но одновременно очень точными, артистичными.

– Снимок где?

– Сзади вас, - ответил ему Полуянов.

Он ассистировал и стоял с противоположной стороны стола. У железного столика замерла операционная сестра - она приготовилась подавать инструменты.

Калинников коротко глянул на рентгеновский снимок, что висел позади него на прищепке, на бедро девочки, опять на снимок и, присев на круглый железный стул, сказал:

– Поехали.

Операционная сестра сразу подала ему скальпель, я воздел глаза к потолку. Через секунду донеслось:

– Ты тяни, но не так же! Промакнуть!

Я посмотрел на стол. Операционная сестра вставила в длинные ножницы кусок ваты, подала Калинникову. Он сунул ее куда-то вглубь, вернул обратно. Вата была красной. Операционная сестра разжала ножницы, сбросила вату в таз, тут же вставила свежую.

– Промакнуть!
– опять произнес доктор.

– Молодец!
– вдруг за что-то похвалил он Полуянова.
– Все-таки иногда кое-что соображаешь!

Торчащий из-под марли нос, глаза, лоб Калинникова как-то подобрели.

Я снова поймал себя на том же ощущении, что и во время своей операции он какой-то домашний и сидит сейчас не на железном стуле, а в собственной квартире на диване.

– Долото! Не это, чёрное.

Полуянову он сказал:

– Пошире, пошире... И не наваливайся, как медведь!

Он быстро сунул долото внутрь ноги (вероятно, в разрез) и, буквально выхватив, у помощницы молоток, стал сильно, коротко ударять по долоту.

– Опа! Опа! Опа! Фух, надо же какая крепкая! Где все-таки черное долото?

Операционная сестра молчала.

– Промакнуть!

В третий раз Калинников обернулся на рентгеновский снимок, затем сам протянул руку и взял молоток потяжелее. Секунду подумав, спокойно тюкнул им два раза.

– Порядок.

Как я догадался, девочке разрубили бедренную кость.

– Вот, идите сюда!
– вдруг позвал меня Калинников.
– Посмотрите, какую мы дырочку маленькую делаем.

Не решившись подойти к столу, я смущенно попросил:

–

Я потом... можно?

– А, ну да, ну да!
– понимающе улыбнулся доктор. Полуянову он сказал: Приводи теперь.

Тот стал осторожно соединять больную ногу со здоровой.

– Стоп! Давай вниз!
– Калинников поднялся и вместе с ним стал давить на бедро девочки.
– Давай, давай... Эха! Еще, еще... Эха! Погоди, надо поправить, а то она у нас упадет.

Я наконец рискнул приблизиться. Операционная сестра строго произнесла:

– Вы мне с этой стороны не ходите!

Я обошел ее на своих костылях, заглянул за занавеску. Девочка была бледна, но дышала по-прежнему ровно, будто с ней ничего не происходило.

Калинников и Полуянов продолжали возиться с ногой.

– Так, так, так... Еще чуть-чуть...
– кряхтел шеф.

– Опа!
– выдохнул ученик.

– Ничего не "опа"!
– отозвался Калинников. Оба уже вспотели.
– Все равно сейчас она у нас, родимая, встанет. Никуда не денется... Опа! Опять, черт, нет! Все, - вдруг очень спокойно произнес он.
– Готовьте аппарат, я пока зашью.

Аппарат устанавливали примерно час. Как и мне, девочке пронзили кость спицами, скрепили их кольцами и стержнями.

Наконец Калинников опустился на стул, чуть ли не театрально сложил на груди руки и придирчиво поглядел на свою работу. Потом сказал:

– Еще одну спицу надо!

– Как же?
– произнес Полуянов.
– Уже все... Поставили!

– Ничего не все. Угольничек приспособим. Есть угольничек?

– Сейчас принесу, - сказала сестра.

Я уже пообвыкся, стоял рядом.

– Я вам дырочку хотел показать... Теперь только шов. Видите, какой маленький? А при таких операциях все бедро вот так - треугольником разрезают. Чтобы видеть, где кость перерубить.

– А вы как же?

– Наловчился! Потом снимок есть. Косметично очень - правда?

Этот удивительный человек только что подправил саму природу. Она родила девочку уродом, он сделал ее нормальной. Если вдуматься - произошло чудо! Калинников совершил его так естественно, основательно и просто, как будто смастерил табуретку.

Операционная сестра принесла угольник.

Он прошел к столику с инструментами, положил железку на край и сильными, точными ударами молотка чуть подогнул ее. Примерив угольник к аппарату, доктор вновь отошел, застучал по нему еще сильнее. Подняв ко мне глаза, он улыбнулся:

– Недаром же меня слесарем обзывали! Верно?

Угольник наконец подошел. Полуянову Калинников сказал:

– Давай спицу.

Он наставил острие спицы на определенное место ноги, нажал под столом педаль. Спица легко прошила бедро, показалась с другой стороны. Калинников отломил лишний отрезок кусачками, скрепил спицу железным угольником с аппаратом, закрутил гайками.

Анестезиолог спросила:

– Будить можно?

– Давайте, давайте, - согласился Калинников.

Он двумя руками пошевелил аппарат на ноге девочки.