Не измени себе
Шрифт:
Красик опустился на стул.
Калинников глядел в стол, ничего не отвечал.
– Или эти ваши вечерние больные!
– В атаку пошел уже кто-то из молодых. Почему вы не можете им отказать?
– Неправда! Я всем отказываю в лечении, но не отказываю в консультации. Это мое право!
Полуянов устало произнес:
– Степан Ильич, возьмите карандаш и подсчитайте, сколько времени вы тратите на эти вечерние консультации. Каждый день с семи до одиннадцати-двенадцати ночи. Да вы только за эти часы могли бы написать две, а то и три монографии.
Калинников тяжко вздохнул.
Красик напомнил:
– Нельзя, Степан Ильич, все делать сразу. Надо выбирать главное и чем-то жертвовать.
– То есть больными?
– Если хотите, то да!
– ответил Полуянов.
– Вы постоянно твердите, что наш метод должен получить повсеместное распространение. И так будет, я верю. Но только после двух-трех ваших печатных трудов. Вы сами прекрасно понимаете, что все хирурги-травматологи к нам на учебу приехать не смогут. Им нужны книги. Только в этом случае наше дело сдвинется по-настоящему. А что касается больных, то вы один за год можете вылечить их не больше трехсот. Но сколько за тот же год станет здоровых, когда нашим методом начнут лечить людей по всему Союзу тысячи врачей?
К конкретному результату собрание не пришло. Калинников пообещал, что о творческом отпуске подумает и сообщит в ближайшее время. Все разошлись.
Опершись локтями о край стола, Калинников надолго уставился в одну точку. Глядя на него, я вспомнил пословицу: "Кто больше умеет, с того больше спрос". Справедливо ли это?
Неожиданно он поднял глаза.
– В отпуск я, конечно, не пойду. Монографию писать надо...
На больную ногу я стал наступать в полную меру. Я потерял счет километражу, потому что ходил беспрестанно - утром, днем, а когда не спалось, то и ночью. На первом этаже располагались только служебные помещения. Все они были уже закрыты, лишь из распахнутых дверей приёмной Калинникова в темный коридор падала полоса света. Я знал - там сидят так называемые вечерние больные. Степан Ильич их консультирует.
Однажды я ощутил, что с моими костями творится что-то неладное. То ли они болтаются, то ли смещаются. Неужели стал образовываться ложный сустав?
В этот день я заглянул к Калинникову поздним вечером.
– А!
– улыбнулся он.
– Почему не спите?
– Да так, - отозвался я.
– Сомнения одолевают. Понимаете, аппарат вроде не очень прочно удерживает костные отломки.
– Какие? Верхние? Кажется, что они двигаются? Так оно и есть! Амортизация!
– пояснил он.
– В том месте, где у вас происходит удлинение, костная ткань еще недостаточно затвердела. При ходьбе она амортизирует.
– Тогда, может, не ходить?
– Наоборот! Именно от ходьбы она растет и приобретает необходимую прочность.
– Значит, ничего страшного?
– Ничего! Кстати, в нижней части у вас почти наступило сращение. Я вчера видел снимок -
В кабинет зашли два парня. Они были похожи друг на друга - видимо, братья. Старший остался стоять у двери, младший лет двадцати, прошел на середину кабинета. Он извивался всем корпусом и сильно кренился на правую сторону.
Через стол Калинников глянул на его ноги, жестом попросил сесть на кушетку.
– А ну, выпрямите ногу! Теперь согните... Так, теперь встаньте.
Заваливаясь на правый бок, он поднялся. Калинников надавил ему на бедро.
– Больно?
– Нет.
– Снимки есть?
Старший брат протянул черный рулон. Один за другим доктор быстро просмотрел на световом табло три рентгеновских снимка.
– Так у него же все нормально!
Старший ответил:
– Так все говорят, а он не ходит.
– Давно он так?
– Четвертый год. Никто не знает, и операцию не делают. К вам посоветовали. Вы извините, мы с самой Белоруссии.
– С ним что-нибудь было? Авария, обо что-то стукнулся?
– Авария, - вдруг произнес сам больной.
– Повреждения были?
– Нет.
– Но с тех пор так ходишь?
Он кивнул.
Внимательно поглядев на парня, Калинников вдруг прошел к портьерам, задернул их. Затем повернул в дверях ключ.
– А что мать не приехала?
– спросил он старшего брата.
– Нету.
– Давно?
– Уже восемь лет.
– Хорошо, сядьте.
Тот присел в углу на край стула.
Доктор зажег яркую настольную лампу с узким металлическим абажуром, включил метроном. Он монотонно застучал в тишине. Свет от лампы Калинников направил прямо в лицо парню. Он зажмурился. Некоторое время доктор стоял посреди кабинета. Метроном стучал в одном и том же убаюкивающем ритме.
Вдруг Калинников приблизился к парню, положил ему на затылок ладонь и тихо, но очень твердо проговорил:
– Слушайте меня внимательно... Только меня... Вам тепло от моей ладони. Очень тепло... Вам так тепло, что хочется спать. Очень хочется спать... От этой ладони вам хорошо, вам очень спокойно. Вы погружаетесь в сон... Нормальный, очень ровный... Вам приятно спать на ладони. Вас все время тянет к ней... Всё больше и больше...
По телу парня пробежала легкая дрожь. Доктор резко отстранил от затылка ладонь. Парень уснул сидя. Калинников отошел, с полминуты молчал, затем громко, отчетливо приказал:
– Встань!
Не открывая глаз, парень поднялся.
– Ровно встань!
Пациент старательно подтянулся, хотя и до этого уже стоял нормально.
– Я мать!
– вдруг произнес Калинников.
– Твоя мать! Мне плохо, подойди ко мне!
Парень беспокойно завертел головой и медленно двинулся на голос.
– Стой!
Калинников обошел его, сел на кушетку.
– Иди сюда, сядь рядом!
Самыми обычными шагами парень проделал и это.
Его брат не шевелился. Приоткрыв рот, он очумело глядел на доктора. Я, кстати, примерно так же...