Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

Ректор поинтересовался: многие ли из собравшихся не имеют отношения ни к вузу, ни к заводу. Протопопо­ва уверенно ответила: таких примерно четвертая часть. Сергей Петрович Кириллов предложил заседание ученого совета провести в старом клубе завода, благо и располо-

жен он в пятистах метрах отсюда. Переход и вообще ор­ганизационные дела задержат заседание на час, не боль­ше, но зато всем будет обеспечено место. И в другом бы­ла выгода: дома, как говорится исстари, и стены помо­гают.

Предложение понравилось.

Тотчас объявили об этом в малом зале. Минут через пять висело и новое объявле­ние, указывающее адрес клуба завода «Красный маяк». Кириллов отправился в клуб, чтобы соответственно об­ставить это необычное заседание.

Наконец предупредили и Дроздова, чтобы был готов: не исключены осложнения или провокационные вопросы в ходе обсуждения диссертации. Тот с удивлением уста­вился на Резникова: может, он ослышался?

— Какой смысл в такой провокации?

— Если бы заранее знать этот смысл!..

Дроздов не унимался, он хотел теперь знать наперед.

— Давайте подойдем с другого бока… Какие вообще провокационные выходки вы лично наблюдали, Николай Афанасьевич? Или знаете их доподлинно?

— Ну вот, к примеру… Встанет какой-нибудь хлыщ и заявит, что диссертация не ваша, вы ее украли, содра­ли у другого или у других, купили, наконец…

— Но за такое же… Клевета ведь уголовно наказуе­ма, как я понимаю…

— Это все потом, потом вы будете доказывать, что тот тип оклеветал вас. Ученый же совет обязан прове­рить. А на это необходимо определенное время… Прово­кация на то и провокация. Она рассчитана на мгновенный шок, на растерянность людей, привыкших к солидному и деловому обсуждению представленной работы.

— А ведь и в самом деле — милицию не позовешь.

Дроздов, не испытывая ни волнения, ни тем более страха, с интересом и любопытством всматривался в зал; большую часть из этих людей он знал — кого по фами­лии, кого в лицо, кого и очень хорошо: с одними он был в добрых отношениях, с другими он расходился по ка­ким-либо вопросам, но даже мысли не допускал, чтобы кто-то из присутствующих, с кем он расходился во взгля­дах, мог совершить подлость, подобную той, о какой говорил профессор Резников. Они могут подвергнуть сом­нению определенные положения его работы, найти какие– то ошибки, неточности, случалось, находились так назы­ваемые «ловители блох», которым страсть как хотелось услышать в конце заседания, что автор учтет замечания

таких-то и таких-то и несомненно внесет соответствующие поправки.

Но кому нужно подвергнуть сомнению всю диссер­тацию, главное, с каких позиций могут ее отвергать? Может, зря вообще поднял тревогу Николай Афанасье­вич?

Борис еще раз окинул взглядом зал и вдруг увидел Павла Зыкова. Не может быть, чтобы Пашка! Старого земляка своего он видел около года назад, в горкоме партии, столкнулись при выходе из зала, где проходило заседание партийного актива.

Зыков тогда удивленно и неприязненно уставился на него и снисходительно спро­сил:

— А ты-то как здесь очутился?

Снисходительность в его тоне была столь явной и под­черкнутой, что Борису хотелось просто не заметить этой выходки, он ответил, призвав на помощь всю свою вы­держку:

— Пригласили. Потому и оказался здесь.

— Неужели персонально пригласили? — съязвил Зыков.

— А почему и нет, Пашку Зыкова приглашают, а я чем хуже?

— Для кого Пашка, а для кого и Павлом Порфирьевичем довожусь.

— Для меня ты всегда был Пашкой, Пашкой и оста­нешься.

Борис не хотел дерзить, просто надо было напомнить Зыкову, что перед ним, Дроздовым, не стоит ему гоно­шиться. Но Зыков обиделся, повернул в сторону буфета, что-то буркнул, обернувшись, Борису. Что — Борис так и не понял, обескураженный, он смотрел вслед удаляв­шемуся товарищу, теперь уже твердо определившемуся в звании «бывшего». В конце заседания Зыков разыскал его, начал что-то объяснять извиняющимся тоном, но тут проходивший мимо секретарь горкома Алексей Георгие­вич Смирнов, вдруг заметив Дроздова, устремился к нему с протянутой рукой, уже издали громко говоря:

— Борис Андреич, вы побиваете все рекорды. Позд­равляю вас от всей души.

— Не понимаю, Алексей Георгич, — опешил Дроздов, и в самом деле не понимавший, с чем поздравляет его Смирнов.

— Он не понимает! Второй вуз как орех раскусывает и не понимает.

— Так я же вынужден техническим заняться… Дип­ломную где-то поприжали… Вот и попросил разрешения досдать разницу в предметах.

Секретарь выставил вперед обе ладони, как бы защи­щаясь ими от слов собеседника.

— Ну, вы-то уж мне не пойте лазаря. Хорошо пони­маю, что такое «досдать». В мыле небось пребываешь днями и ночами… И с дипломной все образуется. Словом, поздравляю. Я рад, что жизнь подправила ваше крити­ческое отношение к диплому.

— А я не изменил ни себе, ни своему слову. С заво­дом не думаю расставаться.

Смирнов усмешливо глянул в глаза Дроздову. Чувст­вовалось, многое хотелось ему сказать, да обстановка явно тому не соответствовала. Он лишь слегка встряхнул Дроздова за плечи, мягко улыбнулся:

— Мне уже приходилось слышать заявления некото­рых товарищей… Приходилось или не приходилось?

— Ну и что из того? Жизнь корректирует наши наме­рения…

— Вот-вот. И я о том же. Жизнь — великая штука. Заставляет быть активным и думать напряженно. Думать и делать правильные выводы. Так, Борис Андреич?

Павел Зыков не пропустил ни слова из этого разгово­ра. Кто такой Смирнов, он хорошо знал, запомнил Алек­сея Георгиевича еще по Германии. Сегодня он был одним из руководителей этого авторитетного собрания. И так запросто говорил с Дроздовым!