Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

Софья улыбнулась. Коней она полюбила еще с ранней юности, хотя и жестоко поплатилась во время верховой езды. Но Софья хорошо запомнила, как страдал ее конь Огонек, когда она упала и сломала руку. Огонек сразу же возвратился к ней, некоторое время жалобно ржал и мягко водил по ее лицу горячими и ласковыми губами. Потом, наверное, учуял запах крови, вздрогнул всем те­лом, призывно заржал. Долго потом ждал, чутко прислу­шиваясь и поворачивая из стороны в сторону голову — не идет ли откуда помощь?

А потом случилось то, чего

до сих пор не может за­быть Софья. Огонек наклонил голову и нежно-нежно кон­чиками своих губ коснулся ее лба. Соня попробовала приподняться и застонала — боль в руке была дикая. Конь вздрогнул, глубоко вздохнул.

— Помоги мне, Огонек! Помоги!

Конь слегка заржал, обернулся в одну сторону, в другую и стал медленно опускаться. Вот он встал на коле­ни так, чтобы она могла взяться здоровой рукой за пуку, подняться и перекинуть ногу через седло. Ого­нек осторожно поднялся, запах крови пугал его, он раздувал ноздри, вздрагивал, но резкого шага не позво­лял.

Так они и добрались до дома. Сколько потом Соня ни рассказывала, как се спасал Огонек, как он ей сочувст­вовал, ей не верили.

— Это был у тебя бред. Скотина есть скотина.

И сейчас Софья, вспомнив старое, быстро и с внимани­ем прочла короткую статейку, посвященную коню.

«Основным мероприятием по увеличению конского по­головья считать безусловное выполнение совхозами, кол­хозами, единоличниками и всеми хозяйственными организациями, имеющими лошадей, плана выращивания кон­ского поголовья молодняка».

И дальше перечислялись льготы тем, кто будет забо­титься о лошадином потомстве.

Согласилась про себя: нужное решение. Что вложишь в молодняк, то и получишь. Конь сторицей отплатит за внимание к себе.

Но вот дверь распахнулась. Вышел ее сопровождаю­щий. Он был бледен. На лбу и на верхней губе капельки пота.

— Софья Галактионовна, — сказал он взволнованно,— вам сейчас придется не очень легко. Моя фамилия Голу­бев. Андрей Иванович Голубев. С кем бы вы ни встрети­лись, требуйте моего свидетельства. Вы запомнили мою фамилию?

Вот когда пришло волнение. И, странно, не из-за себя.

— Иван Андреевич Голубев, — невнятно прошептала она.

— Андрей Иванович.

— Да, да. Андрей Иванович…

Резко распахнулась дверь. На пороге показался высо­кий тощий человек с землистым лицом.

— Гражданка Пухова. Войдите.

Софья переступила порог кабинета следователя. Этот порог она потом переступала целых два месяца, прокли­ная и этот кабинет, и его хозяина. Ее, оказывается, аре­стовали далеко не по пустячному делу. Как выяснилось, Кондрат был одним из главарей кулацкого мятежа, вспыхнувшего в Рязанской области еще в девятнадцатом. Мятеж не удался, кое-кого схватили, но

главные органи­заторы успели скрыться. Как она догадалась, где-то еще оставались террористы, может, вызревал нарыв.

Следователь, который ее допрашивал, предъявил Софье обвинение, что она если не была участницей того мятежа, то все-таки знала о его подготовке, потому долж­на знать и его участников.

Софья категорически это отрицала. Назвала лишь име­на некоторых людей, приходивших к ним в дом, но поня­тия не имела, кто они и зачем собирались, фамилии их она не знала. Но следователь не верил ни одному ее слову. И только ссылка на Голубева возымела действие. Софью оставили в покое, а через два дня перевели в другую камеру, более просторную и светлую.

Были и другие причины для удивления. После реши­тельной ссылки на Андрея Ивановича Голубева, а особенно после того как она потребовала очной с ним ставки, ей стали доставлять свежие газеты, среди которых она обнару­жила и немецкие. Правда, о знании немецкого языка, а также о том, что она читает на английском и французском языках, она сообщила при первом же допросе. Газеты, конечно, обрадовали ее. Читать их в прошлом удавалось нерегулярно, Софья старалась не демонстрировать свое знание языков при муже, чаще всего читала, когда бывала одна в Москве.

Заметная перемена наступила и в питании. Оно стало вполне сносным, даже сытным.

На третий день ее пребывания в новой камере к ней явился элегантно одетый мужчина с красивой проседью в черных, будто взбитых волосах.

— Гутен таг, геноссе Софья Галактионовна,— произнес он с порога.

От удивления она встала и, как девочка, послушно от­ветила, но также по-немецки:

— Добрый день, товарищ… Но… Я не понимаю…

– Посетитель рассмеялся.

— Как же «нихт», когда понимаете? — А дальше не произнес ни одного русского слова.

Они заговорили о том, где, когда и долго ли она изучала языки. Софья отвечала подробно и откровенно. Человек сказал, что ее познания в немецком языке, конечно, не очень глубоки, но вполне приличны. И добавил, что ее акцент очень похож на прибалтийский.

— Вы не жили в Прибалтике до революции?

Нет, она не жила там и даже ни разу не бывала.

Знаниями английского и французского языков посети­тель остался недоволен.

— Да, тут у вас… того… Не для профессионала, особен­но английский. Мало вам, видно, влетало от ваших препо­давателей,— сердито заключил он, заставив Софью по­краснеть.

— А вам что же… часто ижицу прописывали? — не удер­жалась от колкости Софья.

— Ох, прописывали. Порассказать бы — потехи не обе­решься,— и подвел итог беседе: — Я бы не прочь, Софья Галактионовна, подзаняться с вами, если на то будет воля высокого начальства.