Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

— Перевожу. Я прочел на русском и ничего не понял. Понимаешь, ну — ничего! Подумал тогда: может, перевели книгу плохо. Вот я и решил сам… И запас слов поднакоп­лю… и, глядишь, пойму скорее. Другие-то понимают…

— Сумасшедший какой-то! Вот над этим и корпишь каждый понедельник, среду и пятницу?!

Тамара глядела на него во все глаза и чем дольше всматривалась, тем больше удивлялась.

— Господи, смешной какой!

Но глаза Тамары не смеялись.

—

Борька, тебе какой год-то пошел?

— А что?

Тамара вдруг вскочила, обвила руками шею Бориса и стала целовать его: в щеки, в губы, в нос, в глаза…

— Милый ты мой!.. Да где ж ты уродился такой? Зо­лотой ты мой! Сил моих нет!.. Жить не могу без тебя! Чур­бан ты мой бесчувственный!

Тамара оступилась о горку книг, сброшенных с кушет­ки, и, падая, невольно потянула за собой Бориса…

Потом они долго лежали рядом и молчали. Тамара лишь изредка глубоко вздыхала, а Борис, откликаясь на ее вздохи, ласково прижимал к ее горячим губам свой палец.

Случилось то, что и должно было случиться между ними, молодыми и симпатичными друг другу людьми.

Теперь Борис был даже рад, что это наконец произошло. Клин клином вышибается, и он надеялся, что так оно и будет…

Иное чувствовала Тамара. Она чувствовала — даже то, что случилось сегодня, еще не означает победы. За Бориса ей бороться и бороться. Но Тамара не унывала, она любила Бориса: уж такая у нее судьба — само в руки ничто не дается. Она всю жизнь чего-то добивалась. Как было труд­но работать и учиться в техникуме, а все-таки закончила, не бросила. Теперь надумала учиться в институте, уже до­кументы отнесла и была принята, как отличница.

И все-таки с этого дня она почувствовала: жизнь ее стала полна до предела. У Бориса никого нет, кроме нее. А понедельники, среды и пятницы — что ж, чем бы дитя ни тешилось… Пусть себе занимается, может, и в самом деле когда-нибудь пригодится. Но ненормальность, бес­перспективность, что ли, этих занятий Бориса ее порой раздражали. Она дала себе слово не вмешиваться в его жизнь и не вносить своих поправок, но однажды все-таки не утерпела.

— Слушай, Борис, ты умный, способный человек. Вон как книгами обложился. Не для вида же?

— Уверяю — читать, а не пыль пускать в глаза краси­вым девушкам.

Тамара улыбнулась, поколебавшись было в своей серь­езности.

— Так вот я о чем, Боренька,— продолжала она дело­вито.— Почему бы тебе не поступить в институт?

Улыбка сбежала с лица Бориса. Он задумался. Воп­рос был не праздный. Тамара сама училась, и, конечно, ей хотелось видеть его образованным. Понять ее можно.

— Видишь ли, Тамара. Я давно уже размышляю над этим… И скажу откровенно… Наладчиком станков я, ка­жется, становлюсь хорошим, буду — отличным. Могу до­биться самых высоких степеней

совершенства в этом деле. Я люблю механизмы, потому что понимаю их душу. А буду ли я хорошим инженером?

— Если любишь механизмы, что тебе помешает стать приличным инженером?

— Вот видишь… приличным.— Борис не скрывал иро­нии.— Этакая серединка на половинку…

— Чудо мое! А зачем в таком случае тебе книги? Ты же ведь не романы читаешь?

— Случается, и романы. Но больше научные и техни­ческие… Ну… чтобы не быть олухом. Хочется общего раз­вития. Это смешно?

Тамара не знала, как отнестись к его словам. Ей никогда прежде не доводилось слышать ничего подобного. Учиться, видите ли, он хочет только потому, чтобы не быть олухом,

а не потому, чтобы как-то утвердить себя в этом мире. Чу­дик какой-то.

— Блажишь ты, Борька. Инженером не хочешь… Но ведь высшее образование — это высшая квалификация хо­тя бы и в твоем же деле.

— Хорошо. А для получения высшей квалификации на­ладчика сложнейших станков что нужно?

— А я… я не знаю,— пожала плечами Тамара.

— Неправда. Такая умная… Техникум на «отлично»— и не знаешь?

— Ну… Старание. Талант.

— Может быть. А еще?

— Технические знания, наверно.

— Вот-вот, в самую точку. Уйма знаний нужна. Всяких и разных. Когда-нибудь настанет время, и наладкой слож­ных машин будут заниматься инженеры. Но даже инжене­ру, чтобы он наладил станок, какой бы он сложности ни был, требуется практический навык. А я хочу быть асом в станкостроении. Налаживать станок, а не указывать, как работать. Вот и накапливаю знания.

Тамара порывисто обняла Бориса.

— Но тебе же трудно будет! Все не как у людей.

И после этого разговора жизнь покатилась по прежней своей колее, правда, к трем дням занятий Борис прибавил еще вторник. Остальные три вечера принадлежали Тамаре.

У нее была своя комната. Раньше с ней жила мать, но теперь она переехала к сыну, нянчить внука, а к Тамаре приходила по праздникам.

Часто после театра или позднего сеанса в кино Тамара тащила Бориса к себе выпить чаю, поужинать. Но стран­ное дело, чем нежней становилась с ним Тамара, тем боль­ше замыкался в себе Борис. Он хорошо понимал, что ве­дет себя недостойно,

но

ничего с собой поделать не мог. Тамара ни разу ни в чем его не упрекнула. Но Борис ви­дел, как она страдает от егo подчас неожиданной для нее замкнутости. Бориса захлестывало чувство раскаяния, он становился особо внимательным, старался предупредить все ее желания. Тамара, настораживаясь, искала в его поступках нарочитость. И от всего этого Борис уставал до изнеможения.

Именно в это время у него особенно не ладилось с пе­реводом. Начинался ералаш в сложносочиненных и сложно­подчиненных предложениях. Они вообще становились неуп­равляемыми, и потому текст перевода превращался в бессмыслицу. На одну страницу приходилось затрачивать почти по неделе.