Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

Борис заметил, что стал сильно уставать. Он как-то ска­зал об этом Сергею Кириллову. Без нажима и намека на отпуск, просто к слову.

И вдруг нежданно-негаданно его пригласили в завком.

— Слушай, Дроздов, есть две горящие путевки в под­московный дом отдыха,— объявил ему заместитель предсе­дателя.— Я слышал, у тебя что-то намечается по семейной линии. Если хочешь, отправляйся хоть завтра.

— Но вторая путевка… Тот человек не наш.

— В принципе-то наш, советский? Это главное. Вот путевки.

Дуй к тому человеку. Я в цехе договорюсь, можешь на меня положиться.

До окончания смены оставалось чуть больше двух часов, Борис переоделся и поехал на комбинат, к Тамаре. И у проходной столкнулся с Женей, но она не заметила Бо­риса — так была погружена в себя. Женя сильно изменилась, похудела, побледнела, будто отцвела — такой показалась поникшей. Был уже заметен живот. Борису стало трудно дышать, глаза заволокло туманом.

Но вот Женя прошла…

После некоторого колебания он вызвал по внутреннему

телефону Тамару. Она примчалась запыхавшаяся, раскрасневшаяся, еще издали увидела его, засияла улыбкой.

— Вот,— протянул ей путевки Борис.

— Это что? —она с недоумением повертела перед глазами две розовые бумажки.

— Путевки в дом отдыха. Горящие. На двенадцать дней.

— Господи, вот счастье-то!.. А когда ехать?

— Послезавтра или завтра.

— Сколько надо платить?

— Бесплатные.

— Вот здорово! А у меня отгулы накопились…

— Тогда завтра же и отправимся. Успеешь оформиться?

— За один час, радость моя. Отправляйся за чемода­ном — и ко мне. Мама два вилка соленой капусты переслала с братом и свиную ногу. Закатим пир?

— Закатим.

Но всю дорогу до общежития, а потом и к дому Тамары он видел перед собой будто отрешенное лицо Жени.

А на третий их день в доме отдыха Тамара, уткнувшись носом в его щеку, прошептала стыдливо:

— Боренька, любимый мой, давай поженимся?.. Я так хочу ребенка! Очень!

Борис промолчал. Тамара разрыдалась, она накрыла голову подушкой и плакала до рассвета. А Борис, отупелый, деревянный и почти оглохший, смотрел в одну точку и от­четливо видел перед собой грустное лицо Жени.

Утром Тамара уехала, не простившись. На другой день отправился и Борис. Больше с Тамарой они не встречались.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

УЧЕНЫЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СПУСТЯ ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ

1

Женщину в строгом, мужского покроя, черном жакете Борис заметил еще на берлинском аэродроме. Она при­влекла его внимание каким-то едва уловимым внешним сходством с Женей Пуховой. Весь путь от Берлина до Москвы Борис видел ее профиль, и воспоминания о Жене, о прожитых годах не отпускали его.

Последний раз он видел Женю случайно в сорок пер­вом. И опять на том же Казанском вокзале. Она очень изменилась, не сказать, чтобы подурнела, но вместо мо­лоденькой девушки Борис увидел уже зрелую женщину. По-прежнему она была притягательна и женственна, хотя и бедновато одета —

в поношенное шерстяное платье и желтую кофточку; туфли — на низком каблучке, в руках хозяйственная сумка. Было начало октября, погода стоя­ла еще теплая. Голова у нее была не покрыта и коса, все такая же толстая, собрана в пучок на затылке.

Она задохнулась на мгновение, неожиданно с ним столкнувшись, вспыхнула, остановилась и даже как бы попятилась, но тут же бросилась к нему и, закрыв глаза руками, разрыдалась, не обращая внимания на прохо­жих. Сколько он ни спрашивал, что у нее случилось, она так и не ответила. Немного успокоившись, сказала со злостью:

— Есть справедливость, Борис! Есть! Так мне, своло­чи, и надо. Казню себя и крест несу.

Говорила, а сама сжимала его руку, будто боялась, что он вырвется, не дослушает ее, уйдет. Но какое там! Борис с места не мог сдвинуться. И не отводил взгляда от ее красных, наплаканных глаз. Во рту пересохло, голова слегка кружилась. Едва-едва нашел в себе силы спро­сить, что нового в ее жизни,— столько не виделись?..

Сообщила торопливо: мать жива, но не виделась она с ней с тридцатого года, с момента ее отъезда за границу. Где она, в какой стране, Женя не знает. Письма при­ходили лишь до тридцать пятого года, а потом вдруг все оборвалось. До сих пор приходят денежные перево­ды, только бланки почему-то заполняются не маминой рукой.

— Но она жива, это точно,— торопливо говорила Же­ня. Не так давно, ее, Женю, вызывали в партком комби­ната, и человек, назвавшийся сослуживцем матери, пе­редал Жене от нее записку и сообщил торжественно, что за выполнение важного задания Софья Галактионовна Пухова представлена к правительственной награде.

О себе Женя ничего не рассказала. Но по ее распух­шим от слез глазам Борис все-таки понял, что она, ви­димо, кого-то здесь провожала.

«Уж не Сашку ли?»

Когда прощались, Женя виновато потупилась. Глаза ее опять набухли слезами; сжав ему руку, вдруг рвану­лась и убежала, как девчонка.

Много раз потом Борис возвращался в мыслях к этой встрече: как ему хотелось тогда схватить Женю за руку и увести с собой. Но разум диктовал свое: имеет ли он на это право, даже если бы она и захотела с ним пойти? У них с Сашкой, он знал, подрастала уже дочь, Нина.

Чем дольше думал Борис о Жене, тем больше укреп­лялся в мысли: порушенного не восстановишь — она вы­брала, с кем ей выгодней. Инженер или рабочий? Отдель­ная квартира или тесная комната? Выбрала инженера и квартиру. Ну что ж, живи…

В 1947 году Борис Дроздов был направлен в коман­дировку Министерством станкостроения с группой специалистов-станкостроителей в Восточную Германию. Официально значилось: для обмена опытом, а если точнее-— надо было помочь немцам наладить производство. С удив­лением Борис тогда узнал, что группой руководит… Па­вел Порфирьевич Зыков. Вот так сюрприз! За войну они виделись лишь однажды, в начале сорок второго. Борис тогда только что возвратился из Челябинска на свой за­вод, пустой, гулкий от мороза, и по заданию директора ездил по смежным предприятиям, в поисках, чем бы «разжиться».