Не открывайте глаза, профессор!
Шрифт:
— Мать твою итить, Тильда!
Сварливый голос споткнувшейся о порог Агланы выдал всё это невнятной скороговоркой. Получилось что-то вроде «мать-ть-тильда». Я обернулась на голос соседки и подруги:
— Буду на том свете — передам ей обязательно. А твоя как поживает?
— Всех нас переживёт и похоронит, и ещё будет на мою могилку приходить с нравоучениями, — бодро отозвалась Агла, плюхаясь на кровать.
Моя соседка и по совместительству добрая приятельница имела весьма заурядную физиономию — и при этом незаурядный характер. В Храм Науки на общих основаниях она не поступила, но унывать не стала. Проработала
Невыразительную, несколько мышиную внешность: светлые, почти серые волосы, бледную кожу, тонкие бескровные губы, острый нос — она с лихвой компенсировала ярким, даже взрывным темпераментом. Обычно мне импонировала её фонтанирующая во все стороны эмоциональность, но сейчас я предпочла бы кого-то молчаливого и замкнутого.
— Представляешь, у нас изменения в расписании.
Не то что бы мне были свойственны предчувствия и обострено предвидение, но я даже не пыталась убедить себя, что всё обойдётся. Уже не обошлось.
— Что такое? — каменным голосом ответила я, примерно представляя, что сейчас услышу. И, к сожалению, не ошиблась.
— Этот, как его, с трудной фамилией, Мортенгейн, профессор нонемологии, будет вести у нас курс. Завтра первое занятие. В восемь утра! Ты представляешь?! Мы останемся без завтрака. Эх, сюда бы мою бабулю, уж та бы намотала его кишки на подсвечник за подобное…
Мысли бесновато толкались в голове. Ну, вот и всё. Он догадался, кто я.
— Нам же ещё рано проходить… эту… как его… целительство и физиологию нечеловеческих рас, вымерших и существующих, — выдала я еле ворочающимся языком. — Это вообще факультатив у старшаков!
— Так он будет не её читать, а общую анатомию, курс профессора Зиммельца, — Агла принялась возбуждённо болтать ногами, сидя на кровати.
— Что, в два раза больше анатомии?! От двух профессоров?
— Не-а. Зиммельца, видать, попросту турнули. Где он — и где дуплиш. Сама понимаешь.
— Он что, в карты проигрался, раз решил читать непрофильный для себя курс?
— Очень даже может быть. Потому что он не только нас взял, а первый и второй курсы тоже. И не только лекарей общего профиля, но вообще всех, прикинь?! Будет теперь пахать от рассвета и до заката, трудяжка. Ну и мы вместе с ним. Конечно, он тот ещё красавчик, но анатомия на рассвете — это перебор. Что думаешь, Тильда? Эй, Тиль? Не спи. Завтра, на лекции Мортенгейна выспишься!
У меня отлегло от сердца, даже голова закружилась от внезапно нахлынувшего облегчения. И одновременно что-то внутри томительно, мучительно сжалось.
Мортенгейн не уволился и не уехал. Он неожиданно взял все три младших курса, непрофильные для себя дисциплины. И я сильно сомневаюсь, что он испытывает
Он ищет меня. Ист прав, он действительно ищет меня, ту девушку, которую взял в ночь болотника, но которую не смог увидеть, только почувствовать запах. А я…
Если я не приду на завтрашнюю лекцию, он сможет что-то заподозрить. Смогу ли я держаться ровно и ничем не выдать себя? Всего-то месяц, после чего безумие дуплиша должно пройти без следа…
Места почти заживших — спасибо Исту и его мази — укусов предательски зачесались под строгим платьем адептки Храма Наук. Сколько девушек обучается на первых трёх курсах? Точно не скажу, но около пяти сотен, сто двадцать пять — на моём третьем. Убираем полноватых, слишком высоких, Муллу, у которой не хватает пальца на руке… Ладно, пусть будет четыре сотни. До следующего полнолуния осталось двадцать с лишним дней.
Мортенгейну нужно будет обнюхивать примерно по два с половиной десятка девушек в день. Чуть больше, если принять во внимание выходные. Вполне реально, если не циклиться на работе, а сразу приступать к делу — вызывать девиц, обнюхивать их, а может быть, даже попытаться узнать наощупь.
…ничего не подозревающие адептки будут изрядно шокированы подобными занятиями.
Глава 6
Вялая толпа непроснувшихся адептов-третьекурсников ввалилась в прохладную тёмную аудиторию. Магосферы неохотно засветились под высоким сводчатым потолком, освещая бледные помятые лица будущих лекарей и целительниц, недовольно щурящихся на свет, как выкопанные из земли и насильственно поднятые умертвия. Неоднократно упоминались Шэд, Блэш и другие боги тёмного горизонта.
И всё же кое-какое оживление в первых рядах энтузиастов присутствовало. Забившейся в середину потока алкающих знаний отроков мне были прекрасно слышны жаркие перешёптывания адепток:
— Сам профессор Мортенгейн!
— Да-да, именно он!
— Высокородный дуплиш!
— Красавчик!
— Несколько староват для тебя, Марисоль? Сколько ему, за тридцать?
— Да нет же, у дуплишей это самый рассвет!
— …всё равно не женится, Глинта, подбери слюни!
— Да я бы и так…
— У него такие сильные руки…
— Ммм, какие руки!
Хотелось заткнуть уши, а лучше выскочить из аудитории в спасительную тишину коридора — может быть, я и выскочила бы, останавливал только страх, что Мортенгейн вот-вот придёт, и мы столкнёмся с ним в дверях.
Я представила себе наше столкновение в красках, его руки, которыми так восторгалась Глинта, моя расфуфыренная губастая и глазастая однокурсница, хватают меня за плечи, чтобы удержать от падения, а потом… Я поднесла к носу запястье и вдохнула едва уловимый травяной запах нейтрализующего запах эликсира.
Как самовольному зельевару, мне очень хотелось определить его точный состав. Увы, нос мне тут помощником не был.
Спокойно, только не впадать в панику. Самое главное — у меня-то голова на плечах. К ознобу и жару можно привыкнуть. Что бы там ни болтал Ист, на людей эти проклятые инстинкты так сильно действовать не должны. Даже смешно — инстинкты, передающиеся со слюной!
Со слюной при поцелуях… Или с другими физиологическими жидкостями. Выхухоль небесная, не смей вспоминать этот ужас сейчас, Матильда!