(Не) верю. В любовь
Шрифт:
— Можешь, — говорит требовательно и с напором, мигом став похожей на брата. — Я его не ношу. Оно на меня маленькое, а на тебя село куда лучше. К слову, — она снова идёт к гардеробной, наклоняется и поворачивается ко мне, держа в руках чёрную лаковую обувь, — у меня выросла нога. Эти лоферы я надела всего раз, стёрла ноги в кровь и больше ни разу не надела. Примерь. У тебя нога узкая и маленькая.
— Ксюш, мне неловко.
— Неловко какать на столе, а я тебе просто отдаю то, что сама не ношу, — складывает руки на груди и смотрит исподлобья.
Через три минуты я
— Просто невероятная красавица, — говорит шёпотом, опуская руки мне на плечи. — Я тоже до сих пор стесняюсь, когда родители покупают мне одежду, — признаётся девушка. — Они нас с Адамом забрали из детского дома семь лет назад, а всё ещё страшно поверить, что это правда. Этот дом, одежда, еда, а самое главное — любовь и забота. Я до сих пор просыпаюсь в ледяном поту, боюсь, что приснилось. Открывать глаза утром боюсь, чтобы не увидеть стены детского дома.
Я поднимаю левую руку и сжимаю пальцы девушки, пытаясь поддержать её.
— А эти вещи я покупала сама. У меня есть хобби, которое приносит мне деньги. Возьми их, пожалуйста,
— Хорошо, спасибо, — я разворачиваюсь и обнимаю девушку за плечи. — За всё спасибо. За твою заботу и такое доброе отношение ко мне.
— Было бы за что, — девушка отмахивается. — Иди завтракать, я немного позже спущусь, мне нужно сделать доклад на пару, я вчера совсем забыла.
— Ещё раз спасибо, — я неловко обнимаю девушку, целую в щёку и покидаю комнату.
Спускаюсь на первый этаж, захожу на кухню и с трудом не спотыкаюсь на пороге. Адам сидит за столом рядом с Димой и смотрит своими невозможными серыми глазами прямо на меня. Он резко сводит брови вместе и сжимает в кулаке вилку.
— Алиса, доброе утро, — слышу голос Ольги Захаровны. — Как прекрасно ты выглядишь. Садись за стол, завтрак уже остывает. Ты что будешь? Кашу? Яичницу? Тосты?
— Доброе утро, — мой голос больше походит на писк котёнка. — Можно, пожалуйста, яичницу.
Я прохожу к столу, стараясь не смотреть на Адама. Ольга Захаровна встаёт, накладывает мне на тарелку еду и ставит тарелку передо мной.
— Приятного аппетита, — она склоняется и рукой проводит по моей щеке.
— Спасибо, — улыбаюсь искренне, смотря на женщину, которая лучится любовью.
Я беру в руку вилку и приступаю к завтраку, не очень умело справляясь левой рукой. Вилка то и дело норовит попасть не туда, на губах остаётся желток. Я облизываю губы, тянусь рукой к салфетке. Кидаю взгляд на Диму, чтобы посмотреть, поел ли он, но мои глаза будто нарочно смотрят совершенно не в том направлении.
Адам сидит напряжённый донельзя. Смотрит на меня так, будто я успела сделать что-то крайне ужасное. На его скулах ходят желваки, глаза сужены. Я дарю ему хмурый взгляд, беру салфетку и вытираю губы.
Я съела совершенно всё, что мне положили на тарелку, хотя порция была большой. Слишком много переживаний выпало на меня в последние дни. И одно из них сидит напротив меня за столом.
Я хмуро размышляю над тем,
Одна мысль назойливее другой. Я мрачнею с каждым мгновением всё сильнее. Мне не должно быть дела до того, кого Адам приводит.
Это глупо. Так глупо. Он ведь ясно дал понять, что я его не интересую. И судя по выражению его лица, он вовсе не рад видеть меня в этом доме. Я раздражаю его просто своим существованием. В горле резко пересохло. Я беру графин и пытаюсь налить воды, но левая рука, не привыкшая к таким нагрузкам, дрожит. Я проливаю воду мимо, а потом и вовсе роняю графин на стол. Он трескается, вода разливается по скатерти.
Я в то же мгновение сжимаюсь, закрываю голову руками, жду града ударов и криков о том, какая я криворукая и ничтожная.
— Мелкая, — слышу шёпот Димы у уха, — выдыхай. Ты не дома, слышишь? Никто тебя бить не станет.
— Алиса, ты чего? Расстроилась из-за графина?
— Простите, пожалуйста, — голос звенит от напряжения. — Я случайно. Я совсем не умею управляться левой рукой.
— Всё в порядке, милая, — женщина протягивает руку и мягко проводит рукой по плечу. — Это просто графин. Я его покупала на распродаже за двести рублей. Он не представляет никакой ценности.
— Я скатерть испортила. Извините.
— Закину её в стиральную машинку, она постирается и будет чистая. Тоже мне, проблема. Ты лучше скажи, как рука. Сильно болит?
Я отрицательно мотаю головой.
— Ты торт будешь? Я вчера ночью уснуть не могла. А когда я плохо сплю — я иду на кухню и пеку.
Женщина не дожидается моего ответа. Подходит к холодильнику и достаёт блюдечко с куском торта.
— На, попробуй. Называется чёрный принц.
— Спасибо, — я приподнимаю уголки губ в улыбке и отламываю кусок торта, медленно его пережёвываю.
— Ну, как? — спрашивает Ольга Захаровна, пристально глядя на меня, будто от моего ответа зависит что-то очень важное.
Я медленно проглатываю кусочек, чувствуя, как насыщенный вкус шоколада и тонкая горчинка какао раскрываются на языке. Торт влажный, но не приторный, с ярким вкусом моей любимой сгущёнки.
— Вкусно, — говорю я искренне. — Очень вкусно. Я просто безумно сильно люблю сгущёнку и шоколад. Вы сами придумали рецепт?
Она улыбается довольно.
— Нет, это мамин рецепт. Она всегда пекла этот торт, когда у неё было плохое настроение. Говорила, что шоколад лечит душу.
Женщина замолкает на мгновение, словно вспоминая что-то, а потом добавляет:
— А ещё она говорила, что торт нужно есть медленно, чтобы почувствовать каждый кусочек счастья.
Я съедаю весь торт до последней крошки. Хочется ещё, но попросить добавку я слишком сильно стесняюсь.
— Спасибо огромное, было просто безумно вкусно.
— Я рада это слышать. Надеюсь, ты потом будешь ещё, — женщина улыбается. — Кстати, я тут вам с Димой тоже приготовила еду в школу. Вот.
Ольга Захаровна достаёт из холодильника четыре контейнера. Один ставит перед Адамом, два протягивает мне и Диме.