Не все мухи попадают в Ад
Шрифт:
Пока нельзя. Слишком рано. Слишком страшно.
– Если честно, то болит голова, – окончательно принял решение, я закончил начатую фразу, прислушиваясь к своим ощущениям. Да, голова действительно гудела.
– И еще горит грудь, – добавил я, сосредоточившись на другом ощущении. – Будто дышать тяжело, хотя... – я сделал глубокий, полный вдох. – Я ведь дышу нормально.
Я опустил взгляд на грудь – и замер.
– Опа... А это что?
Прямо на коже, в районе сердца, был странный темный отпечаток. Словно капля, оставленная горячим клеймом.
– На что же я так упал? — пробормотал я, невольно касаясь
– Все дети в нормальном состоянии, — произнес третий человек, стоявший в проходе. Я его не помнил. Он шагнул вперед.
– Рен Экрон, простите, что так торопим события, но нам крайне необходима информация касательно произошедшего на плацу. Чем раньше мы ее получим, тем больше шансов, что Империя не допустит подобных случаев в будущем. Это вопиющее нарушение требует незамедлительного вмешательства, и, увы, нам придется чуть поторопиться с вашим восстановлением.
Он посмотрел мне прямо в глаза, и его тон стал мягче, доверительнее, но я сразу уловил в нем расчет.
– Вы ведь не хотите допустить, чтобы такое случилось с кем-то еще?
Вот как... Сразу с козырей, — мелькнула мысль. Я моментально распознал попытку манипуляции этого старичка. Он даже толком не представился! И не спросил разрешения у родителей, хотя по возрасту я пока не имею права быть объектом такого следствия без попечителя или официального представителя.
И тут же, откуда-то из глубины сознания, всплыла четкая выдержка из гражданского кодекса Империи. Так... это он? Сознание Андрея? Если так – это прекрасно! Это значит, что я не один. И он не просто типа банка знаний, а соучастник.
– А... – начал было я, готовый возмутиться, но запнулся. В поисках поддержки я резко посмотрел в сторону отца. В голове только что пронеслась вся эта юридическая выкладка о моих правах, но на практике использовать ее прямо сейчас... Я был слишком измотан. После всего пережитого хотелось одного: просто нормально поесть, успокоиться и уже в тишине самому разобраться со всеми этими ужасами и открытиями.
– С вашими родителями все обговорено, – сухо произнес старичок.
Я увидел их кивки. Материнский. Отцовский. Безмолвное подтверждение.
Окей. Предатели. Это была неприятная, резкая мысль, от которой захотелось поморщиться. Но что поделаешь...
Спрятав разочарование, я выпрямился насколько мог в сидячем положении и официально спросил:
– Хорошо. Что от меня требуется?
Голос представителя Службы Безопасности был ровным, безэмоциональным, каким-то... отшлифованным. Словно все ненужные обертоны были стерты, осталась только суть. Но взгляд, который он на меня направил, был цепким, внимательным. Он не просто смотрел – он сканировал, анализировал. Я чувствовал это, даже сквозь остатки шока и усталости. Мое новое, расширенное сознание отмечало каждую мелочь: легкое напряжение в уголках глаз, едва заметное дрожание пальцев, несмотря на внешнее спокойствие. Этот человек тоже пережил что-то ужасное. Или был к этому причастен? А может,
— Требуется информация, — его голос не изменился ни на йоту. — Вам предстоит ответить на несколько вопросов, касающихся событий на территории бункера. Чем точнее и подробнее вы сможете описать, тем быстрее мы сможем понять произошедшее и предпринять меры. Понимаете, это необходимо для безопасности. Вашей и других.
Боже, я бы сам не отказался от хоть какой-нибудь информации!
Я кивнул, стараясь принять более собранное положение. В голове все еще гудело, но новый, какой-то слишком аналитический слой сознания тут же принялся обрабатывать информацию. У них ЧП. Им нужно понять масштаб. И мою роль в этом. Окей. Как там подсказывает Андрей на периферии сознания? Факты. Только факты.
***
– То есть вы утверждаете, что не помните событий, произошедших после вашего выстрела в спину нападавшему, верно? — голос следователя звучал ровно, но в нем сквозило напряжение.
– Абсолютно так, — подтвердил я, стараясь выглядеть максимально убедительно.
– И у вас нет никаких подозрений относительно того, что случилось потом? На месте нападения, там, где, как вы говорите, произошло ваше «сражение», мы обнаружили его тело. Скажем так, в весьма неприглядном состоянии. У вас есть какие-то мысли, воспоминания на этот счет?
Я глубоко задумался.
Ведь после того, как я упал, перед тем, как меня захлестнула волна флешбэков, я слышал голос. Или скорее мысль. Точно! С такой же интонацией, с таким же жутким посылом, который требовал совсем недавно сказать: «Вельзевул»!
И что он еще тогда говорил? Какие-то обрывки... Было что-то про директиву? «Защита носителя»...
Так. Ну, я – это, видимо, «носитель». И меня что-то защищало.
Если построить логическую цепочку, получается, что что-то внутри меня еще живо, осознанно. Может ли оно вмешиваться в управление мной? И раз я потерял сознание именно в момент той ужасной волны воспоминаний, то это «что-то» именно тогда могло перехватить контроль над моим телом и расправиться с тем ублюдком?
Ну, в этом есть странная логика.
Это объясняло и мое относительно быстрое пробуждение – беспамятное тело просто «доставило» сюда другое сознание. Объясняло, почему оно не причинило вреда телу – ведь оно его защищало. И подтверждало, что полный контроль другого сознания надо мной невозможен, пока я сам в сознании – такого ведь действительно ни разу не было.
– Окей... — осторожно произнес следователь. Мой взгляд, ушедший куда-то вглубь себя, видимо, настолько его привлек и насторожил, что он прервал молчание.
– Владислав, я понимаю, что вам тяжело вспоминать все случившееся. Это огромная травма для ребенка. Уже одно то, что вы смогли защитить своего друга, бесстрашно вмешались в бой, чтобы отвлечь внимание, и в самый решающий момент оттянули на себя внимание одного из нападавших, чем дали Рэну Клименко возможность действовать – это... это безрассудно, самоубийственно, но, достойно самой высокой похвалы. Вы настоящий молодец. – Голос спрашивающего звучал участливо, но с едва уловимой ноткой чего-то еще.