Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
Весь зал со столами и белыми халатами полез в сторону, и я чувствую, как мне в правый
бок впивается железяка, – да что такое?! Пол полез под потолок. Уж не сбросили ли
меня в подпол? Но темноты нет, светло и ярко, радужные круги в глазах. Оказывается,
только сестра остановила кресло, как я сразу повалился на бок, она меня едва поймала.
Слышу голос как с того света: вставай! Меня тошнит, я обалдело встал и пошёл,
качаясь, прямиком в угол,
вырвало. Какая к чёрту авиация, отстаньте от меня все, мне лишь бы не сдохнуть
сейчас. Я забыл все свои клятвы и мечты, осталось одно желание – поскорее бы мне
очухаться! Никуда я не буду рваться, буду пешим ходить, даю слово, только пусть мне
кишки не выворачивает. Побрёл одеваться, а меня окликают: ещё к хирургу надо, эй,
парень! В дальнем углу председатель комиссии, старый сутулый хирург, он даёт
заключение. Возле него голые Пуциковичи размахивали руками, что-то доказывали.
Никуда он от них не денется, всё напишет, как им надо. Я подошёл к хирургу со своим
листком – можно мне второй раз прийти? «Во вторник», – сказал он и сделал отметку в
листке, не стал упираться. Пуциковичи ждали меня в коридоре и подняли галдёж: тебя
вестибулярный аппарат подвёл, но он таки поддаётся тренировке, за границей есть
специальные тренажёры. Молодцы, ребята, завтра я махну в США, потренируюсь и во
вторник обратно. Что ещё важно? Пуциковичам точно известно, двадцать седьмой год
осенью обязательно призовут. Кому охота в пехоту, в пехоту никому не охота.
Но как плохо мне было после кресла! Кто его выдумал? Говорят, если самолёт
падает в штопор, у пилота должна сохраняться ориентация в пространстве, иначе он не
выведет машину из штопора. Охотно верю. Шёл я домой, опустив крылья, меня всё ещё
мутило. Рождённый ползать летать не может. Неужели на этом кончится моя карьера и
Героями Советского Союза будут Пуциковичи? А также Феликс. Я уже вижу, как
братья, размахивая руками, двигают на Михаила Ивановича Калинина, у него очки
съехали на нос, борода трясётся, он отступает в угол, а назавтра появляется газета и в
ней указ правительства за подписью Калинина и секретаря Горкина… Добрался до
дома, наелся мамалыги, полежал на топчане с книгой про адмирала Ушакова, как он
всего добивался, описал в дневнике своё поражение. Нет, крылья опускать не буду, я
всё-таки рождён летать, а не ползать. Пошёл во двор, выкатил из сарая старое колесо от
телеги, подправил съехавший обод – буду на нём тренироваться. До вторника четыре
дня.
сказал военруку, подал заявление в авиацию. Он огорчился, возмутился, покраснел,
побледнел, все нервы у него на виду: «Зачем тебе авиация? Ты же прирождённый
общевойсковик, по тактике лучше меня соображаешь. – Начал мне выговаривать, будто
я его предал, учил он меня, учил, а всё без толку. – Авиация, артиллерия, танки, всё это
вспомогательные рода войск, они придаются пехоте. Жуков, Конев, Рокоссовский –
общевойсковики. Ты генералом будешь!» Не хочу генералом. «Лети, мой друг, высоко,
лети, мой красный сокол, чтоб было больше счастья на земле», – пели девушки в 13-й
школе.
Во вторник народу было поменьше, и я решил схитрить – пойду последним. Врачи
устанут, будут сворачивать свои бумаги, я как-нибудь бочком-бочком, авось проскочу
мимо кресла и хирурга уговорю. Но уж если посадят, пусть мне поможет родовое
крестьянское колесо. Опять сначала рост, вес, объём груди, жизненная ёмкость лёгких.
Я не хотел выпячиваться, но всё равно выдул до конца. И помню-помню мерзкое кресло
и надеюсь-надеюсь на колесо предков – колесо фортуны… Подхожу, сажусь и… и…
уже тошнит. Я слышу запах, никем не слышимый, холодный запах железа и белой
эмали и ещё резины, запах авиакатастрофы по меньшей мере. Я вцепился в кресло,
опустил голову и, наверное, это мне помогло, получился больший радиус моего
вращения. Сестра была другая. «Поменьше можно, меня мутит». – «Всех мутит», –
сказала она и меня обнадёжила – «всех». Сделала всего три оборота и, когда я начал
искать затылком рейку, легонько помогла, нажала рукой на лоб, и я ощутил прохладный
металл сзади. Спасибо тебе, милая, пусть тебе повезёт с возлюбленным. Дальше
терапевт, невропатолог, хирург. Короче говоря, годен. Начальник второй части приказал
нам построиться во дворе, объявил, набор в авиашколу будет в августе, мы получим
повестки явиться с вещами. А сейчас: «В колонну по четыре! Прямо перед собой!
Шагом марш! Запевай! – И мы сразу грянули, нашёлся бодрый тенор и начал нашу,
родную теперь на всю жизнь: «Там, где пехота не пройдёт, где бронепоезд не
промчится, угрюмый танк не проползёт, там пролетит стальная птица».
14
До августа далеко, сейчас пока май, впереди проверочные испытания, а потом
колхоз. Боль из-за Лили беспрерывная, только проснусь и сразу, будто врубаю высокое