Небо стоит верности
Шрифт:
– Кто на ледовую?! Накладные готовы!
Митя толкает меня в плечо:
– Пошли. Нас.
– Постой, Филимоныч, - придерживает Островенко высокий и сутуловатый летчик.
– Ты на Диксоне будешь?
– Возможно.
– Захвати, браток, письмо Титлову.
– С письмом, Петрович, вот к нему, - указывает Митя на меня.
– Он у нас теперь помощник.
Высокий летчик сует мне в руки письмо и, придерживая за рукав, объясняет:
– Будешь в Архангельске, передай привет дяде Саше. Скажи, Вадим Падалко кланяется, а посылочку завтра соберу…
– А
– растерянно спрашиваю я.
– Инженер Ковалев. Он первым подойдет к самолету. Рыжий такой…
– Парень, захвати еще письмишко! Вальке Аристову…
– Ивану Семеновичу пакет прихвати, в бухгалтерии лежит…
– Демьянову посылку от жены передай!…
– Письмо Пронину!…
– Бухтиярову! Дубовой! Рутману!…
Я ошарашен обилием просьб и множеством незнакомых имен. Это, вероятно, замечает Островенко. Он заслоняет меня собой. [52]
– Тю, скаженные!
– кричит он.
– Заклевали парня. Всю почту волоките на самолет. Под штурманский стол. В полете разберемся, что, куда и кому.
– Потом оборачивается ко мне: - Пошли!
Я поспешно шагаю за ним и буквально сталкиваюсь с человеком, спешащим навстречу. Он останавливается, окидывает меня пристальным взглядом и первым произносит:
– Извините.
Мое лицо заливает краска:
– Пожалуйста, простите… Я случайно…
– Пустяки. А вы у нас новенький? Как вас зовут?
Я называю себя.
– Рад познакомиться. Чухновский.
– Крепкое пожатие руки, Чухновский приподнимает шляпу: - До свидания!
Я остолбенело смотрю ему вслед.
– Ну, чего встал?
– смеется Митя.
– Огородные чучела здесь не требуются. Идем!
– Филимоныч, а это правда… Чухновский?
Митя хохочет так, что на нас оглядываются.
– Ну, перестань, Филимоныч. Что я такого сказал?
Островенко обрывает смех, его глаза становятся серьезными.
– А ты не удивляйся, - говорит он.
– Историю делают живые люди. Такие, как Борис Чухновский. Как мы с тобой.
– Скажешь!
– хмыкаю в ответ.
Островенко смотрит на меня и снова улыбается.
На аэродроме Захарково{15}, где, вздымая клубы пыли, рулят самолеты, пахнет бензином, отработанным маслом и еще чем-то непонятным и волнующим. Такие тревожные запахи присущи большим аэродромам, вокзалам и морским портам.
Смотрю в синее безоблачное небо, куда одна за другой взмывают тяжелые машины, и в душе моей оживают давние мальчишеские мечты…
Все, что я знал до этого об Арктике, было почерпнуто из книг. Но теперь мне предстояло для себя открыть этот край полярных ночей, северных сияний и белых медведей. То, что они встречаются в Арктике на каждом шагу, как воробьи в Подмосковье, у меня не вызывает сомнения. Иначе для чего бы Митя стал брать с собой охотничий карабин и патроны с тяжелыми свинцовыми пулями? [53]
Арктика! Она еще бог весть где, а я уже ощущаю ее приметы. Вот хотя бы этот охотничий карабин… Или мешки, набитые теплым обмундированием, которое здесь, сейчас совершенно ни к чему. Я тащу свой мешок к самолету и заливаюсь потом. Еще больше мешок у командира нашего экипажа - Николая Варфоломеевича Метлицкого.
Правда, в полярную авиацию Николай Варфоломеевич пришел сравнительно недавно, а до этого был пилотом ГВФ, летал на различных внутренних линиях, имеет многолетний опыт полетов за рубежом (в числе первых осваивал линию Москва - Берлин).
Бортрадист Сергей Александрович Намесников до авиации длительное время плавал на судах торгового флота. Он чем-то похож на бортмеханика Островенко: такая же атлетическая фигура и недюжинная сила, та же уравновешенность и такое же отличное знание своего дела.
Штурманом у нас Герой Советского Союза Александр Павлович Штепенко. Как-то в годы войны довелось мне прочесть небольшую книжицу о полете летчика Пуусеппа в Америку, куда он, несмотря на опасности войны, преодолевая циклоны, бури и безбрежье океана, доставил наркома иностранных дел Молотова. Автором этой книжки был Штепенко, прокладывавший курс в том полете.
Невысокий, сухощавый, подвижный, с тонкими чертами лица и выразительными, слегка навыкате глазами, штурман наш всегда готов на веселую шутку, которая не раз скрашивала трудные будни полярных летчиков.
Таков наш экипаж, в котором я вторым пилотом. Мои обязанности предельно просты: на земле - загрузка самолета, в воздухе - помогать командиру пилотировать машину и… учиться. Никому не приходится так много учиться, сдавать различных экзаменов и подвергаться всяческим поверкам, как нам, авиаторам.
Вроде бы окончил училище, поступил на работу и летай себе на здоровье. Как бы не так! До тех пор, пока не познакомишься с самолетом, двигателем, аппаратурой, не изучишь всех особенностей трассы и аэродромов, о полетах не смей и думать. Но это еще не все. Надлежит изучить Наставление по производству полетов, различные инструкции, приказы и анализы летных происшествий. Изучить и сдать зачеты. Только после этого тебя допустят к первому полету. [54]
И все последующие годы день за днем придется учиться, не ропща на вечное школярство, поскольку тебе доверен не только дорогостоящий самолет, но и самое ценное - жизнь людей.
В полете Метлицкий непрерывно наставляет меня:
– В случае нужды на тундру не садись. Сверху-то она кажется ровной и крепкой, а сядешь - болото. Вообще посадка - последнее дело. Старайся дотянуть на одном двигателе. Избавься от лишнего груза, подбери наивыгоднейшую высоту, зафлюгируй винт отказавшего мотора и тяни. Ну, а если не удается тянуть на одном двигателе, тогда садись. И сто раз обдумай - как? Садись на речные косы, лучше - на каменистые. Сел - установи причину неполадки и постарайся устранить ее самостоятельно. Не получится - сообщи по рации в порт. Товарищи помогут. А самолет не покидай. В тундре самолет найти можно, человека - нельзя. Тех, кто бросал самолет, до сих пор ищут… И вот еще что: перед каждым вылетом проверяй, есть ли на борту неприкосновенный запас продуктов и оружие. И про спички не забывай: огонь в тундре - жизнь!…