Небо стоит верности
Шрифт:
– Да, но…
– Погоди. Аэросъемочной экспедиции выделено пять самолетов. Надо доказать, что малая авиация может сделать [65] многое в условиях Севера. Пока у нас нет другого самолета, придется летать на По-2. Тебе он знаком лучше, чем другим нашим летчикам.
Я растерянно молчу, но Мазурук, по-видимому, не замечает этого.
– Я не требую немедленного ответа, а если и откажешься - не обижусь. Подумай.
– Что же тут думать, в принципе я согласен.
– Ну и добро! Твой самолет вот здесь, - показывает он на карте.
– Перегонишь его в Игарку, там получишь еще четыре, там же отберешь и летчиков.
Пока техники готовят самолеты для передачи в наш маленький отряд, сами собой подбираются летчики. Никто их не назначал, не приказывал, просто один помог осмотреть самолет, другой облетал после ремонта, третий заинтересовался предстоящей работой. Так все и остались.
Выбрав погожий солнечный день, плотным строем ведем наши С-2{20} на север. Самолеты идут настолько близко, что. оглянувшись, можно увидеть лица летчиков. Улыбается черноглазый Володя Романов, поднял очки на лоб и приветливо взмахнул рукой спокойный Михаил Колесников, что-то кричит и смеется подвижный крепыш Толя Сластин. Один Дима Тымнетагин ничем не выражает своей радости. Его взгляд устремлен в пространство перед собой. Неужели я в нем ошибся? А мне-то казалось, что первый и пока единственный пилот-чукча должен относиться к своей работе восторженно и увлеченно…
Монотонно гудит движок, внизу плывет чахлая поросль лесотундры в бирюзовой россыпи озер.
Я усаживаюсь удобней и достаю карту. Карта этих районов неточна: в ней есть кое-какие погрешности, идущие со времен первых исследователей. Но меня заинтересовали названия. Вот Волочанка произошла, наверно, от слова «волок», «волочить». Видимо, кто-то в давние времена тащил здесь [66] свои суденышки волоком, и поселок, что оказался в конце волока, поэтому и назван Волочанко». Или Боярка. Интересно, какая боярыня жила в этих краях и почему в ее честь назван поселок? А может, здесь пролегал путь казачьей вольницы и по этим речушкам плыли легкие кочи из сказочно богатой Мангазеи в поисках новых богатств и «мягкой рухляди»?
Внизу появляется дымка. Самолеты прижались плотнее друг к другу, снизились и идут над самой рекой тесным строем. Вскоре дымка еще больше сгущается и переходит в туман. Вернуться мы уже не сможем: не хватит горючего. Да и Хатанга где-то совсем рядом. Ага, вот она! Слева виднеются мерцающие дымные костры старта и белое полотнище посадочного «Т».
Два резких крена - сигнал к роспуску строя и заходу на посадку. Самолеты выстраиваются в журавлиную линию. Захожу вдоль костров и убираю газ. Один за другим садятся, отруливают в сторону и выключают двигатели мои товарищи. От костров к нам направляются люди. Впереди вижу невысокого, кряжистого человека в распахнутой меховой куртке. Выпрыгиваю из кабины и иду навстречу.
– Примчался, чадо окаянное?!
– с ходу набрасывается он на меня.
– Черти тебя носят! Ну зачем прилетел?
– Простите, вы, наверно, нас с кем-то путаете, - растерянно отвечаю я.
– Мы прибыли в экспедицию Бутлера…
– Вижу, что прибыли! А я запретил! Три часа назад послал телеграмму:
Кажется, я на миг забываю о правилах поведения, об уважении к старшим.
– Почему вы на меня кричите? И вообще, кто вы такой, чтобы разговаривать в таком тоне? Мне нужен начальник аэропорта или начальник экспедиции!
– Силен!
– не то радостно, не то удивленно восклицает мой собеседник.
– Силен, а?
– спрашивает он, оборачиваясь к стоящему позади мужчине.
Тот щурит насмешливые, чуть навыкате, карие глаза, делает шаг вперед и протягивает руку:
– Бутлер, Серафим Александрович.
Я называю себя и представляю ребят.
– Не обижайтесь на прием, - смеется Бутлер.
– Таков уж есть наш Иван Семенович. Рекомендую - начальник аэропорта Турусов! В принципе - это добрейший человек…
– Уже успел убедиться, - отвечаю я, пожимая руку Турусову. [67]
– А ты на меня сердца не имей, чадушко, - хохочет Турусов.
– Мы тут совсем извелись, вас поджидаючи! Смотри, туманище-то какой! Смекаешь? Но все хорошо, что хорошо кончается…
Так состоялось первое знакомство с людьми, которые надолго войдут в мою жизнь и оставят в ней неизгладимый и добрый след.
* * *
Едва над Таймыром устанавливается хорошая погода, мы приступаем к работе. К нам здесь относятся скептически. Летаем мало, по случайным заданиям экспедиции, а чаще - по заданиям Турусова: перевозим неподалеку какой-либо груз, почту и случайных пассажиров.
Попробуй тут доказать достоинство воздушного транспорта и жизненную необходимость малой авиации!
Помогает случай. Однажды, не застав Бутлера в кабинете, куда пришел за очередным заданием, я вышел и остановился в «фотограммке» (так сокращенно называли у нас фотограмметрическую лабораторию) возле приколотой к стене фотосхемы района.
– Любуетесь?
– остановился рядом Мосин, главный инженер экспедиции.
– Да, - ответил я.
– Вот такую бы карту да нам!
– О, это далеко не карта, - возразил Мосин.
– Только схема.
– Но почему же?
– искренне удивился я.
– Видны все реки, озера, даже тайгу от тундры можно отличить. Лучше любой карты!
– И все же это не карта, - настаивал Мосин.
– Да-с, не карта. Нет привязки твердыми астропунктами, схема не взята в жесткие рамки географических координат, не поднята, не дешифрирована и не имеет высотного обоснования.
– А что такое высотное обоснование?
– Иными словами, рельеф местности: высоты, отметки горизонталей, приведенные к уровню моря.
– Но ведь такую работу сделать несложно, и карта готова?
– В том-то и дело, что сложно, очень сложно. И в средних широтах это кропотливый и тяжкий труд, а тут бездорожье, горы, тундра. Вот бредут у нас по съемочному участку, - Мосин ткнул пальцем в схему, - несколько геодезических партий, а что толку? За сезон пять-шесть ходов, да и те ценой нечеловеческих усилий… [68]
– А таких ходов надо сделать десятки!
– вступил в разговор незаметно подошедший Бутлер.
– А как их сделать? Колхоз оленей не дает, другого транспорта нет, а главк требует - план, план!