Небо в огне
Шрифт:
Раскатистый гул храмовых гонгов прозвучал для Алсека громом среди ясного неба – он даже подпрыгнул на месте. Хифинхелф попытался поймать его, но не успел – изыскатель едва ли не бегом помчался к Площади Солнца. В эти дни не было никакой нужды в призыве; если он прозвучал, значит, что-то неладно…
Стражей-Гларрхна у храма почти не осталось – только двое охраняли большую лестницу, и кто-то из младших жрецов маячил на верхней ступени, озирая окрестности. Вход в главный зал был открыт, и неровный прерывистый гул доносился оттуда.
Плиты, скрывающие стенные ниши, снова были убраны, и на полу
Перед Гвайясамином, хмурясь и глядя исподлобья, стоял Кинти Сутукку.
– Но, почтеннейший Гва… - начал он речь, судя по окаменевшему лицу верховного жреца, уже не раз произнесённую. Гвайясамин поднял руку.
– Ступай, Кинти Сутукку. Чуску Мениа скажет мне, если ты не прибудешь к нему в срок.
– Но почему?! – в голос возмутился младший жрец. – Почему мне нельзя взять жезл и встать на стену?!
– Ради прочности этой стены, - Гвайясамин указал на короб с флейтами. – Бери, что тебе нужно, и иди. Алсек Сонкойок, подойди ко мне.
Кинти завертел головой, высматривая Алсека. Жрец с опаской подошёл к Гвайясамину, вопросительно склонил голову.
– Ты встанешь к югу от Горелой Башни. Старший над тобой – Гванкар, - сказал верховный, кивая на короб с курильницами. – Веди себя достойно, воин Солнца. Будь готов и к победе, и к гибели.
Алсек растерянно мигнул. «К югу от… куда?! На стену?! Храни нас всех Аойген…» - молнией пронеслось в голове.
– Почтеннейший Гвайясамин, - его голос дрогнул. – Отчего… что это… зачем…
– Война, - склонил голову верховный жрец. – Ты всё слышал. Иди.
Алсек замешкался, но кто-то из младших жрецов подтолкнул его в спину – всем не терпелось получить задание. Изыскатель запустил руку в короб с курильницами, вытянул не глядя медный шар в чаше из толстой кожи, на ремнях из белого трёпаного хуллака. Золотой диск сверкал на ажурной крышке.
«Вот и мне довелось подержать курильницу в руках,» - думал жрец, набирая в ячеистый кошель тикориновую стружку и сухие листья. Жгучая мерфина обещала защитить от огня, тикорин возносил хвалу богам, Яртис усмирял ярость и прояснял разум, толчёные семена Кууси дарили силу, горькие северные смолы, перемешанные с золой, сопровождали умерших в Кигээл. Благовоний было много – верховный жрец открыл самые глубокие хранилища.
– Алсек! – Кинти, придвинувшись вплотную, шумно дыхнул в ухо. – Ты слышал, куда меня отправили? В Ачаккай!
– Под руку к почтенному Чуску? – Алсек старался добавить сочувствия в голос, но получалось плохо. – Что же, зато до тебя не долетят ни стрелы, ни заклятия.
– Да что вы все, сговорились?! – хлопнул себя по бокам Кинти. – Хочешь сказать, что я трус?!
Тяжёлый взгляд Гвайясамина припечатал его к полу,
– Сонкойок, твоя работа у западных ворот, - сказал верховный жрец, выпустив Кинти из поля зрения. – Три семьи уходят сегодня в Икатлан. Попроси у богов удачи для них.
Алсек мигнул.
– Д-да, я иду, - закивал он, цепляя курильницу к поясу. – П-почтенный Гвайясамин, скажи, что сейчас на востоке? Где войско Джаскара? Кештен уже…
Гвайясамин покачал головой и отвернулся. Младшие жрецы, устав от ожидания, напирали со всех сторон, и Алсека мягко отпихнули в коридор. Он оглянулся, пытаясь прочесть ответ на лице верховного жреца, но тот больше не смотрел в его сторону.
Ему не по себе было, когда он, проводив уходящих, возвращался в Пепельную Четверть, и уважительные взгляды воинов на стене и стражников-патрульных жгли ему спину. Курильница дымилась, дожигая последние крупицы тикорина и семян Кууси, их запах щекотал ноздри, вышибая слезу из глаз. Во дворах он мельком замечал признаки сборов – тюки и перевязки, вытащенные из кладовых, связки полосок меланчина и нарезанные листья Нушти над очагами, сердцевину Ицны, кипящую в чанах. Эту сладковатую выварку в волокнистой сетке – на вкус, как тина с мёдом и золой – жевали, чтобы заглушить голод, когда подходили к концу запасы или не хотелось отяжелять себя в пути. Той же вываркой пахло и из квартала переписчиков.
Двор был замусорен – тут проволокли множество длинных стеблей и охапок соломы – и Нинан Льянки ходил с метлой, собирая сор для костра. Вываренная Ицна сушилась над чаном, и Гвайнаиси, воровато оглядываясь, черпала со дна сироп. Рядом, закрывая её широкой спиной, стоял Хифинхелф и облизывал ладонь, вымазанную в сладкой жиже.
– Хэсссс! – иприлор махнул хвостом, увидев Алсека. – Шшшто ссстряссслосссь?!
– Война идёт сюда, Хиф, - еле слышно проговорил жрец, оглянувшись на Нинана. – Почтенный Гвайясамин раздал нам оружие. Если уж он признал…
– Сссожги меня Кеоссс! – ящер мотнул головой, вдохнул, широко открыв пасть, и перевёл взгляд на курильницу у пояса Алсека. – Так он знает, где ссейчасс войсска? Я так и думал, шшто… Вашш намесстник ещё до полудня объявил, шшто западные ворота открыты. Всех учеников уводят, уводят детей и их матерей, уводят сстариков. Я ссразу посслал ящериц Макулу и сстарейшшинам, они будут ждать. Шшто бы тут ни творилоссь, мы не позволим Джасскару глумитьсся над мирными знорками.
– А ты, Хиф? – тихо спросил Алсек. – Ты не уходишь? Аманкайя… кто-то должен проводить её, она не была на западе.
– Что вы шепчетесь? – колдунья выглянула из окна. – Я слышу то, что в ваших головах. И клянусь Богами Смерти, что я уйду из Эхекатлана только вместе с вами – с вами обоими!
Алсек мигнул. Нинан Льянки вздрогнул, едва не уронив метлу в костёр, и укоризненно покачал головой – всем сейчас было не по себе, но поминать тёмных богов прилюдно пока ещё не считалось приличным.
– Аманкайя! – прошептал жрец, глядя ей в глаза. – Давно прошло время шуток. Если тебя убьют…
– Если вас убьют – к чему мне жить? – ответила колдунья, и было в её голосе что-то, заставившее вздрогнуть даже Хифинхелфа. – Если вы будете жить, не умру и я. Нециса нет уже, так куда мне идти?!