Недетские чувства

Катс Натали

— Груша, — Ника ласково подтолкнула дочку ко мне, — это дядя Дима.

Девочка подняла на меня глаза, и я пропал. Я тысячи раз видел такой взгляд. В своем детстве. В детском доме. Тогда я впервые стал подозревать, что Ника и образ, который я создал, не идентичны. Но это была всего лишь тень сомнения. Влюбленные мужчины склонны не замечать то, что видят другие. Все бабы — суки.

И Ника тоже. Мне хватило нескольких месяцев, чтобы понять, эта женщина ничем не отличается от себе подобных. Но я старался. Я терпел. Ради Груши. Эта девочка покорила меня. Она стала моим личным солнышком. Теплым, домашним.

Я отогревался и оттаивал рядом с ней. Я менялся. Из обиженного на весь мир зверя превращался в человека.

И я ушел из криминала. Потому что понял, если меня посадят, этот ребенок снова останется один. Ведь она никому не нужна. Ни матери, которая ее просто не любила. Ни бабушке, которая с утра до ночи пропадала на работе. Никому. Только мне.

Груша провожала меня на работу. Она ждала меня с работы. И я бежал домой именно к ней. И с каждым днем все отчетливей понимал, она моя. Моя дочь. И я вкладывал в нее все, что мне самому не доставало в моем детдомовском детстве. А она радовалась и благодарила.

Я покупал ей игрушки, платья, я баловал ее, ведь матери совсем не было дела до этого ребенка. Более того, Ника начала ревновать. Она устраивала сцены каждый раз, когда я проводил время с Грушей. Я хотел удочерить девочку, но Ника категорически отвергла мое предложение. И я не понимал почему.

Однажды в начале октября, когда только выпал первый снег, Груша не встретила меня дома. Сначала я решил, что она заигралась а улице, но уже стемнело, а ребенка все не было дома. Я забеспокоился. Вышел на улицу и прошелся по округе, но ее никто не видел.

Ника совершенно спокойно смотрел на мои метания. А когда я вспылил, обвиняя ее в безразличии, ответила, что Груша прячется в заброшенном доме по соседству. Она часто туда сбегает. Тогда я ее ударил.

А Ника… она орала, что этот ублюдок ей испортил всю жизнь. Что из-за этого выродка она такая невезучая. Что эта гадина даже меня отобрала у нее. А я даже сначала не понял, что это она так про Грушу.

Я не тронул эту тварь только потому, что боялся не сдержаться и убить. А у меня есть дочь, которой я нужен. И которая нужна мне.

Я ползал по развалинам до ночи. И уже в темноте услышал тихий писк. Моя девочка плакала, забившись в узкую щель между завалившимися стенами. Над ее головой висела огромная бетонная плита, на тонкой арматуре. У меня все похолодело… а если она упадет? Нет. Я должен вытащить ребенка из этого кошмара. Я должен что-то сделать, чтобы она могла защитить себя. Даже если меня нет рядом.

Глава 3

Я нес на руках мою девочку, а она плакала и говорила, что не хочет жить. Что мечтает умереть, чтобы мать у ее гроба пожелал о таком отношение. А я прижимал ее к себе и думал, что даже в моем полуголодном детдомовском детстве у меня не было таких мыслей.

— Груша, твоя мама не права. — шептал я, — ты не ублюдок, не выродок… ты дар. Дар ангелов. Ангелы увидели то, что случилось с твоей мамой и подарили ей тебя, что ей не было одиноко.

— Нет, — она лежала у меня на руках, — я не подарок. Подарки все любят. А меня никто не любит.

— Я тебя люблю. Мама тебя любит, просто не понимает это. Бабушка… мы все тебя

любим.

И я не врал. Я на самом деле полюбил эту девочку так, как никого и никогда. Она стала частью моего сердца, моей дочкой. И плевать, что Ника не позволит ее удочерить. Какая разница, что по документам я никто. Главное не тот, кто родил, а тот, кто воспитал. А я вплотную занялся этим вопросом. Теперь я не только развлекал ее. Я учил защищаться. Учил быть жесткой. Учил противостоять любым нападкам.

И она начала меняться. К весне у забитой злобной матерью девочки стал появляться характер, уверенность в себе. Вот только она категорически отказывалась называть меня папой, приводя доводы, что все знакомые ей папы друзей не очень хорошие. И она не хочет, чтобы я тоже стал таким, как они. А я, несмотря ни на что, радовался, ведь это были ее первые самостоятельные решения, ее позиция, которую она отстаивала.

В апреле девочка впервые поставила на место мать, по обыкновению решившую сорвать злость на ребенке. Эта ее победа радовала нас обоих. Но ровно до того момента, как в один прекрасный день, Никак не поставила мне условие: либо я ухожу и прекращаю каким-либо образом общаться с ее дочерью, либо она заявит в полицию, что я развращал ее Грушу. Доказать будет легко, смеялась она, весь двор видел, как ты таскаешь ее на руках.

Это был крах. Я не мог остаться, мой условный срок, до конца которого оставалось чуть меньше четырех лет, моментально превратился бы в реальный. А если меня обвинят еще и педофилии… то упекут меня в тюрьму без права досрочного освобождения. Все мои грешки припомнят. А тут еще Амура повязали… даже помощи попросить было некого.

И я ушел. Тихонько, чтобы не травмировать Грушу. Но… для моей девочки это было слишком большим потрясениям. И Антонина Владимировна, Никина мать, державшая меня в курсе происходящего, посоветовала не травмировать ребенка еще больше. Я согласился. И уехал в другой город, чтобы как-то удержать себя в рамках. Моя дочь нужна была мне гораздо больше, чем мне казалось.

Все, что я мог — помогать Антонине Владимировне деньгами, чтобы она проводила больше времени с Грушей.

И тут случилась эта история со Светой. Когда я узнал, что она бросила хорошую жизнь ради того, чтобы быть с Вадимом… у меня весь мир перевернулся. Я восхищался ею. Я даже немного завидовал Вадиму, ведь он встретил единственную женщину в мире, которая была человеком, а не тварью.

Они с Вадимом, вообще, оказались совершенно другими людьми. Я с такими раньше не встречался. И я прикипел к ним сердцем. Они стали моей семьей. И ради них я был готов на все, что угодно. Даже стать руководителем компании, хотя плохо себе представлял, что это такое.

Когда обман вскрылся, Седой, ее дядя и местный авторитет повыше моего бывшего босса, рвал и метал. Я знал, что прощения мне не будет, но не предполагал, что его угрозы коснуться не только меня, но и того, кто мне дорог. А Седой на полном серьезе намеревался прикончить любую бабу, кто окажется слишком близка ко мне. Изощренная месть. Но я не боялся. Все равно, допускать к себе слишком близко очередную тварь не собирался. Трахнул и пусть прочь валит. Все равно такой, как Света, больше нет. А все остальные лживые, наглые суки. Пусть с ними другие мучаются.